Даха Тараторина - Мама, я демона люблю! [litres]

– А ты можешь… не идти? Демонов редко вызывают за чем-то хорошим. А я не хочу, чтобы…

Я не выдержал и расхохотался, больно ударившись затылком о стену. Жужжание стало совсем нестерпимым.

– Ты не хочешь, чтобы демон творил зло, рыжуля?

Она сощурилась с вызовом:

– Не хочу.

– Ты что-то напутала, кири. – Я подскочил, навис над ней, но не нашёл в себе сил напугать, поэтому просто мстительно отобрал расчёску. – Я здесь именно для того, чтобы творить зло!

– И что же ты натворил за последний месяц? – Ведьма взорвалась, оттолкнула меня. – Стащил из лавки булку с изюмом? Дал пинка воришке, который пытался срезать у старухи кошелёк? Гавкнул в ответ бешеной собаке? – Она уже едва не плакала. – Что происходит, Рок? Демоны всегда лгут? Делают всё ради своей выгоды? Тогда что делаешь ты? Почему ты такой неправильный? Почему ведёшь себя так, что тебя невозможно ненавидеть?

Я хотел ответить. Честное слово, хотел. Но, даже исчезни болезненное жужжание, всё равно не знал что. Три дня. Всего три дня, рыжуля. А потом тебе лучше будет ненавидеть.

Я не успел сказать, что заклятие призыва не должно сработать. Я мог его услышать, среагировать, если бы захотел. Но когда у демона уже есть действующий договор, вызов не властен над ним.

Но это конкретное заклинание вызывало именно меня. Выжигало изнутри, выворачивало наизнанку, рвалось жужжанием из глотки.

И перенесло раньше, чем я заявил, что такое невозможно.

– Явись, проклятое создание! Да будет так!

Я стряхнул искры с куртки. Оказавшись под дождём, те зашипели раньше, чем коснулись земли.

– Ну что за банальщина? Вызывать демона на кладбище! – Я развернул крылья, прикрываясь от мокрых струй. Полупрозрачные, тонкие, они мало чем помогали, но хоть создавали иллюзию защиты. – Да ещё в такую погоду!

Погода и правда становилась всё менее подходящей для ночных прогулок. Между прочим, демоны терпеть не могут сырость!

Дождь начинал откровенно лить, хлеща по небу кнутами молний. Но ярко-зелёному контуру на земле, подсвеченному магией, он не мешал. Не мешал он и свече, полыхающей в неумело освежёванном кошачьем черепе.

– Веня? – я в ужасе склонился над костями и вытер со лба позорные холодные капли. Разумеется, дождевые, а не пота. На костях отчётливо виднелась чёрная шерсть, а наш Вениамин с утра был рыжим.

А ещё дождь не мешал обнажённой женщине, стоящей с кинжалом в безвольно опущенной руке. Вода сетями оплетала её тело, стекала, путаясь, меняя направление и собираясь в крупные капли на коленях, запястьях, груди, лице…

– Ками?

Вообще-то она и спустя столько лет выглядела весьма недурственно. Но рассматривать ору я себе не позволил. Нашёл аккуратно сложенное, насквозь промокшее и уже совсем не белоснежное одеяние, подхватил с земли и, не глядя, подал женщине.

– Вконец ведьмы ошалели. Ты на кой раздевалась? Простуду давно не ловила?

Она прижала тряпку к животу, не решаясь развернуть. Словно великую ценность, которой перестала быть достойна. Подняла усталый пустой взгляд:

– Ты убьёшь меня?

– С чего бы?

Она кивнула на расчёску, до сих пор зажатую у меня в руке. Видимо, приняла в темноте за нож. Я смущённо спрятал «оружие» за пазуху, прокашлялся и нашёлся:

– Это я с оргии только что. Сама понимаешь, всякое случается.

Она кивнула, как будто и правда понимала.

Пришлось отобрать у оры накидку, раз уж она сама не реагировала, развернуть и силой накинуть на плечи. Ками шарахнулась, точно ткань могла обжечь.

– Камила, я безмерно польщён вниманием. – Я потянул дочь Лунной жрицы под раскидистое дерево с фиолетовыми листьями, на ходу ненавязчиво отобрал и откинул в сторону кинжал. – Но беседа явно не клеится. Ты зачем меня вызвала?

– Я… Вызвала… – протянула она, не веря собственным словам. – Вызвала… демона.

Похлопал её по плечам, ободряя и пытаясь согреть:

– Да, вызвала. Ты вызвала меня.

– И-и-и-и-и! – всеми забытая книга заклинаний требовательно затрепетала закладками.

– А ты тут откуда? – Я мотнул головой. – Ползи сюда, нелюдь, а то все страницы растеряешь!

Артефакт явно предполагал, что демон сам бросится спасать его от ливня, но просчитался. Обленившийся, сильно растолстевший у последней хозяйки, он не смог подняться на тонкие лапки, поэтому вытянулся в гусеницу и пополз в сторону укрытия, оставляя за собой внушительную вмятину в грязи.

– Вот же обжора! – На середине крайне медленно сокращающегося пути я сдался и сам поднял книгу, чтобы отнести под дерево.

Та ещё раз запищала, попыталась цапнуть за палец, но смирилась и обвисла. Только протяжно пискнула, когда я умостил её на крепкой ветке, как бельё на просушку.

Писк вырвал Камилу из забытья.

– Я вызвала демона, – сказала она так твёрдо, что каждым словом хоть гвозди забивай. – Хочу заключить сделку.

Я прыснул и потрепал её по бледной щёчке:

– Ками, хорошие девочки не вызывают демонов!

Её затрясло, как при горячке:

– Хорошие? Я не хорошая, о нет! Я вызвала демона! Я испорченная, грязная, падшая женщина!

Я цокнул языком, предаваясь воспоминанием: падала Ками в своё время в моей компании, долго и с превеликим удовольствием. А вот потом кукушечкой немного поехала.

– Ну вызвала и вызвала, – попытался успокоить её. – Можно было, конечно, и проще. Письмо черкануть или в гости зайти. Чаю бы попили. С ватрушками. Знаешь, какие Брид делает ватрушки? О, Ками, если ты не пробовала ватрушек кири Брид, ты не знаешь, что такое наслаждение! И это говорю тебе я: тот, с кем ты это наслаждение училась познавать!

Она моргнула – с ресниц сорвалась горошинка дождя. Вращаясь, переливаясь в свете частых молний, плюхнулась на землю между нами и растворилась в слякоти без остатка.

– Ты помнишь? – недоверчиво прошептала ора.

– Никогда не жаловался на склероз, – пожал плечами я.

И снова соврал. Для начала на склероз я очень даже жаловался. Первое, что выжирает Подземье из свежей тушки, – воспоминания. Светлые, яркие, весёлые. Напоминающие, что ты действительно жил.

Сначала Завеса отбирает память. Остаются чувства, ощущения, звуки, цвета. Но откуда они, почему копошатся в голове, складываясь в мозаику, царапая острыми краями, – ты не знаешь.

Потом чувств не остаётся тоже.

Улыбка мамы, запах свежеиспечённого хлеба ко дню окончания сезона дождей, хруст сухих листьев под ногами в День Мёртвых, заползающий под куртку сквозняк – уходит всё. Одно за другим, капля за каплей, как барабанящий по листьям дождь. Растворяется в темноте, укрывается непроглядным пологом, тонет в грязи. До тех пор, пока от тебя не остаётся ничего.

Демоны всегда лгут.

И я лгал. С того самого момента, как взглянул в морду Первому Тёмному: даже тогда, измученный, раздираемый болью на части, почти неживой, я не был пуст. Даже тогда я помнил. Хоть и очень, очень немногое.