Даха Тараторина - Мама, я демона люблю! [litres]

Я не вслушивалась. Копалась в сундуке, вытаскивая наугад старые юбки и вышедшие из моды туфли, острые шпильки и корсеты. Быстрее, чем ожидала, нашла бесформенную скрипящую тряпку. Проверила на свет – оно! Старый, ещё отцовский, плащ. Единственная вещь, которую удалось спрятать от мамы. Остальные она выставила за порог и не удосужилась проверить, забрал ли их Лаин или проходивший мимо бездомный.

Выглянула тогда я. К дому действительно подошёл папа. Он долго-долго вглядывался в тёмные окна, не имея и малейшего понятия, что возле одного из них стоит, прижимая к груди его плащ, маленькая рыжая девочка. И слёзы не залили всю её рубашку лишь потому, что стекали по отталкивающей воду ткани.

Я накинула плащ прямо так, на бельё.

– Ты куда это?

– К папе. Всё хорошо, не волнуйся.

Она попыталась схватиться за край одеяния, но то выскользнуло из неверных пальцев.

– Триста! Стой!

Я уже мчалась по лестнице, не оглядываясь, а мама с трудом досеменила до перил, перегнулась через них, подслеповато щурясь и светя канделябром.

– Милая! Не надо! Рок не хотел, чтобы ты его возвращала!

Мало ли чего он не хотел! Да и откуда ей-то знать? Я сбилась с шага, хватая за хвост ускользающую мысль. Что-то не так. Что-то не сходится. Что-то скрывают.

Вернуться и выяснить, пока мама способна ляпнуть лишнего?

В приоткрытую дверь ветер занёс мелкие мокрые капли. Они осели на подол, заставляя его прилипнуть к ногам, стекли на стопы.

Вы мне всё расскажете, голубчики! Вот верну одного донельзя таинственного демона, усажу обоих в рядок и выясню, что это вы не договариваете!

– Придержи эту мысль.

Хоть мама точно не могла этого разглядеть в темноте да со второго этажа, я скептически сощурилась. Не увидит, так почувствует настрой.

Впрыгнула в безразмерные непромокаемые сапоги, что в сезон дождей стоят у порога каждой уважающей себя хозяйки, и припустила вниз по улице.

Дождевые капли словно поторапливали. Тюкали по макушке, скатывались по ткани, затекали в неплотно запахнутый ворот плаща и уже напрочь намочили выглядывающие рукава и низ ночной сорочки. Крупные, тяжёлые, больше похожие на град, они падали одна за другой, как камни, как горючие слёзы. Сапоги не подвели: действительно снизу воду не пропускали. Правда, дождь с лихвой компенсировал это и заливался в обувь сверху, через широкое голенище. Так что, останься я босиком, наверное, было бы суше.

Но я всё равно бежала. Мчалась, поскальзываясь, с трудом удерживаясь, чтобы не плюхнуться в покрытые рябью лужи. Что-то пугало, торопило. Будто демон пропал не из-за трусости или странного совпадения. Будто грядёт что-то тёмное, липкое, что-то, из чьих лап нужно поскорее вырвать того, кто больше не выплывет в одиночку.

– Мау!

Когда я уже схватилась за дверную ручку отцовского дома, откуда-то сбоку выскочил промокший до шерстинки, с сумасшедшими глазами, но всё ещё узнаваемый Вениамин.

– Венька?! – Я нетерпеливо присела на корточки и поманила мохнатого поближе.

Однако тот зашипел и отскочил назад.

– Пх-х-х-х-а! Ма-а-а-ау! – предупредил кот, упорно продолжая мокнуть.

– Вениамин, пожалуйста! Кис-кис-кис! – поманила щепотью, делая вид, что протягиваю вкусненькое.

– Ма-а-а-а-а! – завёл зверь на одной ноте, не реагируя на предложение.

– Да вы все издеваетесь, что ли?! Венька, сейчас же иди сюда! Лучше утонуть под ливнем?

Вениамин предпочитал мокнуть, а не прятаться вместе с хозяйкой под козырьком дома. Он шипел, царапался, выворачивался и наверняка крайне неприлично выражался на кошачьем наречье. Но идти к Макклоту не желал и нарочно отбегал подальше, ведя меня за собой.

Не подумайте дурного, я очень люблю Вениамина. Я вообще люблю котиков. Кто же их не любит? Я не видела рыжего с самого утра и, признаться, сильно обеспокоилась, когда он не явился к ужину. А теперь так и вовсе здорово перепугалась: мотивировать толстого обалдуя покинуть обжитой двор не сумел бы ни пожар, ни потоп. Хотя последний, видимо, всё-таки заставил. Однако сейчас Вениамин стоял здесь, на немыслимом для кота расстоянии от родного очага, и продолжал демонстративно промокать.

– Не хочешь – как хочешь! – обиделась я. Вот ещё! Из-за одного ненормального мужика я уже бегаю посреди ночи под дождём, так теперь их ещё и двое станет?

Я дёрнула ручку ожидаемо запертой двери. Заколотила по дереву, намереваясь перебудить всех соседей, если меня сейчас же не впустят. Стоило отвлечься, как Венька подошёл сам: потёрся мокрым – хоть выжимай! – боком о такой же мокрый сапог. И ещё раз просительно мяукнул. Ответить уже не осталось времени. На пороге показался отец.

Он всегда работал допоздна. Самой глубокой ночью не удавалось застать его в простом домашнем платье.

Я горестно вздохнула, не решаясь поднять взгляд. Вот сейчас он, весь такой аккуратненький, в чистой рубашке и застёгнутом на все пуговицы сюртуке, брезгливо взглянет на меня. Мокрую, встрёпанную, неприлично одетую… или раздетую.

– Триста?

Зря я волновалась. Папин наряд уступал моему лишь по степени сухости.

Заляпанный декоктами, с забытым за ухом пером, с которого уже накапала целая дорожка чернил через щёку, по шее и в вырез расстёгнутой до самой груди, небрежно, только с одной стороны заправленной рубашки.

– Папа? Ты в порядке?

Венька хыкнул, а я рефлекторно отступила назад. Такие шальные, отчаянные, сумасшедшие глаза на меня смотрели.

– Триста! – Он радостно хлопнул по притолоке, словно случилось что-то, во что уже практически перестал верить. А потом обнял меня, как не обнимал никогда, и втащил в прихожую. – Милая! Девочка моя! Ты пришла! Ты всё-таки пришла! Я знал, верил, что это случится! Думал, время уже истекло, но ты всё-таки пришла!

– Приплыла, – смущённо кашлянула я. – У тебя тут… Немного чернил.

Я ткнула ногтем в свою щёку, неуверенно повторяя контур здоровенного пятна.

Папа торопливо размазал рукавом чёрную дорожку на половину лица.

– Всё?

– Д-д-да, почти, – тактично соврала я. – Тут кое-что случилось…

Он схватил моё запястье и волоком потащил по дому. Через гостиную, по лестнице в святая святых – кабинет.

– Я знаю, милая! Я всё просчитал! Всё подготовил! Всего два дня оставалось… Ещё немного, и я бы пришёл к тебе первым. Но ты всё же успела! Мы всё сделаем, всё исправим!

Втолкнул в комнату и захлопнул дверь, точно влепил подзатыльник.

– Папа, мне нужна книга…

Договорить не получилось. Слова затянулись тугим узлом и не желали отхаркиваться. Потому что кабинет, идеальный, таинственный, манящий папин кабинет, больше не напоминал обитель учёного.

Книги, записи, возвышавшиеся раньше ровными стопочками, которые мама, думая, что её никто не видит, раз за разом разбрасывала по полу, лежали изорванные, изрезанные. Каждое заклятие, каждый рисунок перечёркнут или дополнен. Какие-то страницы подправлены аккуратно, так, что не получалось отделить изменённые записи от оригинальных. Какие-то грубо зарисованы крест-накрест. Некоторые пометки не умещались на бумаге. Они тёмным водопадом стекали на пол, продолжались на деревянных досках, путались, сплетались в косы.