Даха Тараторина - Мама, я демона люблю! [litres]

Лаин Макклот – самый умный из всех, кого я знаю. Самый талантливый, самый упрямый и самый чудесный учёный в мире. Он не может ошибаться, просто не имеет права. Ну немножечко не выспался, ну поругался со мной, ну накричал, ну… бросил. Но он всё ещё мой папа. И я всё ещё его люблю.

Только это не значит, что я подпишусь на эдакую сомнительную авантюру!

– Папа…

Я осторожно, без резких движений, высвободилась, уселась на полу, поджав под себя ноги. Погладила щетинистую заляпанную чернилами щеку. Как давно я этого не делала! Кажется, что и вовсе никогда… Был ли он способен на ласку? Любил ли когда-нибудь? Любит ли до сих пор женщину, которую так хочет вернуть, или лишь пытается доказать свою правоту? И имеет ли он право решать за двоих? Имею ли я право?

– Я очень-очень сильно тебя люблю. И верю, что ты тоже любишь маму. – Я закусила губу. – Но я ни за что не прикажу ей что-либо чувствовать. Она имеет право на выбор. И если она так решила, значит, тебе нет места в нашем доме!

Оплеуха была хорошая. Наотмашь, звонкая, сильная. Аж в висках загудело, а на языке появился противный привкус крови. Я рухнула на пол. А папа и не подумал испугаться и извиниться.

– В этой семье решаю я, – медленно проговорил он. И в этом голосе показался прежний, умный, спокойный, расчётливый Лаин. Лаин, который всегда любил себя чуточку больше, чем жену и дочь.

Он намотал мои встрёпанные волосы на кулак. Хороший получился моток: мягкий, плотный. Разве что мокроватый. И, не распыляясь на уговоры, закинул меня внутрь магического круга. Отступил. И зашептал, не скрывая восхищения:

– Ну же! Призови силу, девочка! Я так долго шёл к этому! Мы сможем контролировать любую магию! Я смогу!

Очень-очень не хотелось об этом думать. Не хотелось и мысли подобной допускать. Но не признавать очевидное – редкостная глупость. За моей спиной, в дальнем тёмном углу, лежали железные наручники, скреплённые цепью. Второй край звеньев уходил к металлическому кольцу, грубо, наспех вделанному в стену и нестарательно прикрытому занавесками. Руны, выплавленные на железе, в точности повторяли руны круга. И почему-то не оставалось ни малейших сомнений: наручники тоже ждали добрую наивную ведьму.

Я дёрнулась, надеясь вырваться, но письмена заискрили, точно не остывшая головёшка, вспыхнули и сразу погасли. Но успели невидимой стеной отбросить назад.

Я облизала пересохшие губы и тут же брезгливо отплюнула кровяную корочку:

– Ты же вроде собирался по-хорошему договариваться?

– Я опытен и умён, а ты – эмоциональная глупая девчонка, – пожал плечами отец. – Это всего лишь подстраховка. Будешь послушной девочкой – она не понадобится.

Я кивнула на цепи:

– И они не понадобятся?

– И они, – подтвердил Лаин, – если не попытаешься бежать.

Он собирался держать меня как собачонку. Как огниво в дороге, чтобы разжечь колдовскую искру, когда понадобится помощь. Приковать к стене и играть в доброго папочку, который делает всё для моего же блага.

– Это такого воссоединения семьи ты хотел?

Папа улыбнулся. Горько, болезненно. Эта живая, человеческая улыбка мелькнула на долю секунды и снова уступила место сумасшедшему оскалу, разрезающему лицо: от тёмной, заляпанной чернилами половины до бледной, морщинистой, усталой.

– Нет, – тихо произнёс он. – Я хотел не такого.

Ну конечно! И мне от этого должно стать легче? Когда руны накаляются и обжигают, стоит только сдвинуться с места. Когда странные, незнакомые закорючки двоятся перед глазами, кружатся, путают, пугают.

– Почему ничего не происходит? – Лаин обошёл круг, колупнул ногтем букву, показавшуюся, видимо, кривой. – Им уже пора напитаться силой!

Папа – очень умный. Сообразительный, талантливый и всё такое прочее. Но кое-что он выяснить не сумел. Потому что ведьмы и фамильяры очень тщательно оберегают свою слабость: ведьма без фамильяра не может ничего. Она бессильна, слаба. У неё нет доступа к магии Подземья, нет канала, по которому Тьма хлынет в её лару и вырвется заклятием.

А если руны не найдут один источник, они воспользуются другим.

Я отчётливо поняла: круг выпьет меня. Странные новые письмена, созданные гениальным учёным, выпьют до капли всю силу, что найдут. А у меня сейчас есть только лара. Слабая, поддавшаяся Тьме, едва светящая. И она напитает страшные символы на полу. Медленно. Тягуче. Неотвратимо.

– Папа! – Стоять нет сил, ноги подгибаются, заплетается язык, кажется, больше не способный складывать слова. – Папа, пожалуйста! Мне плохо! У тебя не получится…

Это я зря, конечно. Многажды оскорблённый, обиженный, униженный, гений не потерпит, когда глупая девчонка говорит, что он не справится.

Он с силой ударил кулаком стену. Раздался хруст, но Лаин не захотел проверять, насколько сильна травма.

– Не смей указывать мне, ведьма! Твоё дело напитать магией круг!

Такой потерянный. Такой одинокий. Он стоял за туманной завесой, за рунами, медленно набирающими силу и светящимися всё ярче. Такой близкий и такой далёкий. Как, впрочем, и всегда. Он не мог ошибаться. Слишком долго готовился и теперь пойдёт на всё.

Пол почему-то оказался у самой щеки. Ещё и ударил по ней так больно, как с разбегу. Я разглядывала отцовские тяжёлые ботинки и не могла вытереть щекочущую каплю, перечеркнувшую переносицу и бегущую через скулу.

– У меня нет магии, – прошептала я так тихо, что и сама уже не разобрала слов.

У меня нет магии. Больше – нет. Пора признать это. Зарвавшаяся ведьма, решившая, что ей всё дозволено, что она всесильна, что ей больше никто не страшен. Вот она: валяется на грязном полу, вдыхает запах сырого дерева и отстранённо наблюдает за тем, как свет её лары по тонким паутинкам движется из тела в руны.

Вениамин слабо шевелился, дёргал мягкими лапками в другом конце кабинета. Пытался шипеть и вздыбливать шерсть на загривке, но не мог определиться, где у комнаты верх, а где низ и в какую сторону выражать негодование.

Всё. Вот на этом точно всё. Мне довелось пережить очень странный почти целый месяц. Встретиться с настоящей тёмной магией, познакомиться с зубастым оборотнем, вдоволь повеселиться и научиться колдовать.

Устроить шабаш… Лучший шабаш в мире!

Поцеловать самого невозможного, самого смешного и самого неправильного на свете мужчину.

Рок.

Жрица, это и правда наш злой рок! Как бы я хотела увидеть его ещё хотя бы один раз…

Нет, ну я не думала, что всё получится так буквально! Я ведь не одета подобающим образом, не причёсана и вообще выгляжу ужасающе!

Но фамильяра это не волновало. Потому что демон, в вихре фиолетовых искр, попеременно ругающийся и чихающий, материализовался в каком-то вершке над столом и с условным ускорением преодолел расстояние до его поверхности. Стол от удара разметал немногочисленные уцелевшие документы. Рок споткнулся о Вениамина, оценил состояние павшей духом ведьмы и, не особо выясняя, кто, собственно, виновник сложившихся обстоятельств, дал Лаину в морду.