Даха Тараторина - Мама, я демона люблю! [litres]

И все вместе, хаотичные, непонятные, незнакомые символы создавали огромный магический круг на полу.

Папа толкнул в спину, заставляя стать в центр, но Вениамин, проскочивший с нами, вклинился, зашипел и позволил мне увернуться.

– Что это? – Руны не пугали. Пугал человек, создавший их. Потерянный, одичавший, отчаянный. Руки Лаина Макклота, подающего надежды учёного и самого умного мужчины из всех, кого я знала, тряслись от нетерпения.

– Ну же, милая! Давай! Мы ведь шли к этому столько времени! Я всё подготовил. Активируй круг!

Должны быть слёзы. Совершенно точно должны. Злые, напуганные, горячие. Но они не появлялись. Я закричала, пытаясь привести в чувство потерявшего человеческий облик человека с шальным блеском в зрачках:

– Папа! Папа, ты пугаешь меня! Что это такое?!

Он замер. Как во сне, медленно, нереалистично, растянул губы в широкой, почти разрезающей надвое лицо улыбке:

– Это круг, милая. Круг, который ты обязательно активируешь. Только ты сможешь, я знаю! Добрая, светлая, чудесная девочка, которая не поддастся тьме и найдёт новую магию. Я переписал заклятие вызова демона для тебя, чтобы было проще. Оно призвало того единственного, кто тоже тянулся к свету. И вы вдвоём пробудили Силу. Настоящую, первую, истинную! Я знал, что она существует! Она поможет нам, поможет мне!

Я попыталась отступить назад. Сумасшедший учёный слишком занят своим величием, чтобы заметить, что зритель готов бежать. Но он прижал пяткой дверь, перекрывая пути к отступлению.

– Ты заставишь любовь жить вечно! – Он расхохотался. Маниакально, дико. Страшно. – Ты заставишь Брид снова полюбить меня! И твой мальчишка, твой Антуан, предавший и бросивший, он тоже вернётся к тебе. Ты же хочешь этого? Ты же для этого вызвала демона? Мы вернём их. – Отец до боли, до хруста сжал мои локти. – Мы заставим их полюбить!

– Ва-а-а-а-ау! – Венька припал на передние лапы, прижал уши и вздыбил шерсть на загривке. Наверняка, с его точки зрения, вечная любовь – совершенно бесполезная трата магии. То ли дело вечная котлета! Но учёный явно не додумается до столь важного артефакта. Поэтому кот спружинил, подпрыгнул и вцепился ему в ляжку.

– Веня, не могу с тобой не согласиться, – моё бормотание всё равно никто бы не расслышал за воплем Лаина, ну да я и не собиралась отвлекаться на дискуссии.

Пока отец крутился, ударялся о стены, скидывал и перепутывал ценнейшие записи, я поспешила убраться.

– Стоять!

Кот откровенно грыз ногу бывшего хозяина, кровь пропитала мохнатый подбородок и льняные штаны. Но, кажется, это досадное и довольно жуткое недоразумение не смущало ни одного, ни второго.

Стоять я не собиралась точно. Нет, надежда, что папа не причинит мне вреда, да и вообще всего лишь не выспался, ещё теплилась где-то на периферии сознания. Но лелеять её я намеревалась на максимально удалённом расстоянии, а не тогда, когда разбрызгивающий кровь мужчина с озверелым видом отшвыривает бедного маленького котика прямо мне в грудь и наступает сам.

Поудобнее перехватив хвостатого защитника (раз уж рогатого рядом не наблюдалось), я вцепилась в ручку, провернула… и не успела.

С плаща успела натечь целая лужа. И лужа эта, разумеется, очень плохо ладила со скользкими сапогами. Я рванула дверь, не рассчитала силы и шумно шлёпнулась на живот, растопырив конечности.

– Папочка, ты же не обидишь свою кровиночку? – поинтересовалась я, поёжившись от его оскала, совершенно не похожего на улыбку.

– Что ты, милая! – Не отвлекаясь на уговоры, отец схватил меня за ногу и поволок в центр комнаты. Туда, где темнел круг из неизвестных символов, к которым мне ни капельки не хотелось приближаться.

Ободрав кожу, переломав ногти, я смирилась с тщетностью попыток замедлить движение и принялась лягаться свободной ногой. Лаин это не одобрил, ухватил и её, кажется, вовсе не заметив двух весьма удачных тычков по свежему укусу. Тащил прямо по цепочке из алых капель, размазывая их по полу и пачкая мою уже далеко не белоснежную ночную сорочку. Когда слишком большие по размеру сапоги соскочили, я встала на четвереньки, но не успела сделать ни шагу: обувь впечаталась в стену в опасной близости от затылка, а потом пальцы снова сомкнулись вокруг лодыжек.

Вениамин носился рядом, кусаясь, царапаясь и истошно вереща, пока Лаин не пнул его. Кот ударился о ножку стола и обмяк.

– Венька!

Но почти сразу пришлось беспокоиться не только о котовьей жизни, но и о собственной: двигаясь спиной вперёд, Лаин задел стол, и на меня обрушилась целая стопка неподъёмных книг, грозя раскроить череп, сохранность которого, видимо, учёного не слишком беспокоила.

– Ай! Осторожнее, или до пункта назначения ты дотащишь раздавленный блинчик с рыжей косой!

– Прости, дорогая, я не нарочно.

Подобрел? Я попыталась подхватить настроение:

– Может, чаю? Побеседуем, обсудим всё как умные люди…

Но чаю он не желал.

– Нет, Триста. Ты уже показала, что не разделяешь мой замысел. Я предлагал по-хорошему, хотел как лучше. Мы все были бы счастливы, снова стали семьёй… Ты ведь обещала, что сделаешь что угодно, чтобы я не уходил. Поклялась! Так активируй круг!

– Это тот самый, который из неизвестных мне рун, нарисован тронувшимся умом гением и вообще не внушает доверия? – уточнила я. – Нет, спасибо. Вряд ли из этого выйдет что-то хорошее.

– Но я должен! Обязан хотя бы попытаться! – Он отпустил мои стопы, поэтично воздел руки к небу. Я, не будь дура, возобновила отползание, пока злодей толкает речь. – Столько месяцев, столько сил, столько мерзких тупых людишек, не имеющих ни малейшего понятия о моих целях! Я слишком долго ждал и изучал колдовство. Нет, теперь я не отступлю. Я подготовил тебя, слепил ту самую ведьму, что сможет возродить магию Лунной Жрицы, а ты хочешь сбежать? Нет, Триста.

Я уж решила, что папа не заметит, если я осторожненько червячком выскользну из кабинета. Заметил. Сурово сдвинул брови (не то чтобы я всматривалась, но наверняка он сделал именно так) и опустил мне на поясницу ногу в тяжёлом ботинке.

– Да ты себя слышишь?! – прохрипела я, отчётливо понимая, что, по мнению Лаина, ведьма со сломанным хребтом ничуть не уступает целой ведьме. Даже куда удобнее и не пытается драться. – Я много лет пыталась убедить маму простить тебя! Она не может! Она устала, понимаешь? Честное слово, папа, я очень хочу, чтобы ты вернулся! Всегда хотела! Но я не могу заставить её снова полюбить тебя!

Он убрал ногу – дышать сразу стало свободнее. Обошёл обмякшее тело дочери, присел на корточки и сжал мой подбородок, приподнимая голову:

– Как раз ты можешь, Триста. Это можешь только ты. Я достаточно умён, а ты не менее сильна, хоть пока и не знаешь этого. А я знаю. Потому что… – Он запнулся и закончил с суеверным ужасом: – Потому что если ты не сможешь, значит, я ошибался с самого начала. Значит, всё было зря.