Пэм Годвин - Кровь Ив

Я с трудом сдерживала свои легкие, умоляя их дышать потише.

— Почему ты погружаешь свои клыки в мир, зная, что они не смогут размножаться.

Он провел своими острыми зубами по моему плечу, вызывая воинственную дрожь в моем теле.

— У меня имеется запас не покусанных мужчин, которые оплодотворяют женщин. После того, как женщина беременеет, они получают свой укус.

Мое дыхание прерывисто вырывалось из легких. Я отстранилась от его хватки, мой голос звучал пронзительно.

— Что яд делает с беременными женщинами? С детьми?

Он намеревался оплодотворить меня одним из своих мужчин-не-пауков? Затем укусить меня?

Внезапно я ощутила себя пугающе уязвимой. Мне нужна была одежда, защита, что-нибудь. Полотенце и кучка синего хлопка лежала на одной из раковин, так что я метнулась туда и быстро вытерлась. Затем я завернула свое тело и шею в полукруг хлопка длиной в полный рост, схожий с покровом Элейн. Позади меня вода выключилась.

Дрон с удовольствием наблюдал, как я закутываю свое тело.

— Каждая ныне живущая женщина несет в себе частицы твоей крови, которая действует как вакцина против яда. Женщины не получают сверхъестественных преимуществ от укуса. Они не кусают других, потому что у них нет клыков. И, к сожалению, они способны блокировать мои попытки изменить их сознание.

Женщины вроде Элейн. То есть, единственный эффект, который яд оказывает на женщин — это бесплодие. Но это уже беременные женщины.

Я прикрыла рот ладонью.

— Ты делаешь их беременными. Затем ты вводишь им яд. А дети… — я опустила руку. — Что происходит с детьми?

— Когда женщины укушены, их эмбрионы становятся гибридами. Яд в матери дает мне доступ ко всему мозгу нерожденного ребенка, пока тот развивается в утробе. Это позволяет мне формировать их разум еще до рождения, хоть то мальчик, хоть девочка. И в отличие от других животных-гибридов они будут способны размножаться.

Его планы на создание новой расы казались плохо продуманными, если каждая излеченная женщина могла зачать лишь одного ребенка.

— Откуда ты знаешь? Кто-то уже родился?

— Нет, — он потер шрамовую плоть на своем подбородке. — Ты знала, что я могу читать мысли доктора Нили?

Внезапная смена темы заставила меня вскинуть голову.

— Как ты можешь читать его мысли? Какие мысли?

Он приподнял одно плечо, и его изувеченный рот скривился в злобной улыбке.

— Я знаю все, что знает он.

Мое дыхание перехватило.

— Вот как ты нашел мой дом, — в бесчисленных разговорах с Мичио я описала ему все детали своего дома. Местоположение, бассейн, клены перед домом. — И Лакота… Вот откуда ты знал, где они, — мое сердце сжалось до боли. — Зачем ты их убил?

Он вздохнул.

— Ты не оценишь мои методы, если я не начну с самого начала, — он зашагал к двери, взмахом руки показывая следовать за ним.

Я втянула глубокий вдох и пошаркала за ним, пиная подол ткани. Шесть его пауков и Мичио образовали три ряда по три вокруг меня, и мы направились обратно туда же, откуда пришли — предположительно, в помещение с кандалами.

Взгляд Дрона бродил по плитке в коридоре, пока он задавал темп, длинноногими шагами преодолевая расстояние рядом со мной.

— Я мог забрать тебя, когда посетил тебя в Джорджии. Более того, я так и планировал, но той ночью я узнал ряд поразительных вещей. Вещей, которые изменили всю мою кампанию.

Я покопалась в своих воспоминаниях, пытаясь понять, о чем он говорит, и ничего не вспомнила.

Он скользнул рукой в карман.

— Той ночью я обнаружил, что могу читать мысли доктора Нили. Видишь ли, я не кусал никого, кто прожил бы достаточно долго, чтобы продемонстрировать последствия. Я видел, что он двигается и исцеляется, как я, и через его мысли я узнал про Элейн в горах и про женщину, которую ты исцелила прямо там, в Джорджии. Но самые информативные сведения, которые я получил той ночью, относились к пророчеству.

Шаги ног в ботинках вокруг меня усиливали биение моего сердца. Какое ему дело до пророчества, черт подери?

— Это всего лишь надуманное предвидение. Ничего не значит, — ложь гладко слетела с моего языка, но я не сумела сдержать дрожь своих ладоней.

Мичио, шагавший рядом, не выказывал никаких внешних признаков того, что он слушает, но Дрон сказал, что он мог все воспринимать. Означало ли это, что он стонал, кричал и мысленно вырывался из собственного тела? Моя грудь сжалась, болезненно ноя из сочувствия к нему.

Наша группа повернула и вошла в комнату с кандалами и матрасом. Клетку убрали, на ее месте стоял стул. Последний мужчина в строю захлопнул за нами дверь.

Я не хотела снова оказываться в заключении, но если я начну рваться на свободу, то мне будет предстоять сражение с одержимым телом Мичио.

Я положила ладонь на его предплечье, ища утешения в жилистых мышцах и знакомой оливковой коже. Может, это утешало и его тоже, и на один беглый момент я вообразила, что он все осознает и контролирует, стоит возле меня, готовый меня защитить.

— Я дам тебе два варианта, — Дрон опустился на стул и оперся локтями на бедра. — Ты можешь добровольно лечь на этот матрас и приковать себя. Или я могу использовать тело Мичио, чтобы загнать тебя в оковы. Его кулаки встретятся с твоим лицом. Его ботинки оставят синяки на твоих ребрах. Его хватка порвет твою кожу. Это причинит тебе боль, но уверяю тебя, ему будет намного больнее.

Злость захлестнула меня, раздирая мое горло и вырвавшись наружу несдержанными, яростными словами.

— Ты болтаешь много дерьма, мать твою! Но насколько я могу видеть, Мичио больше нет. Нет! Где он, блядь? Потому что я смотрю в его глаза и… — я задохнулась, протянула руку, чтобы накрыть ладонью щеку Мичио, затем уронила руки и отвернулась. Моя грудь тяжело вздымалась. — Я его не вижу. Ни проблеска, ни намека на мужчину, которым он был. Его там нет, блядь!

Молчание заполнило комнату, давя на мою грудь. Это была безнадежная ситуация, в исходе которой я оказывалась в цепях, и меня ждало то, что запланировал Дрон. Изнасилование? Беременность? Ребенок с клыками? Я не знала, потому что мы не завершили разговор.

— Я здесь, Nannakola.

Голос донесся из-за моего плеча, и волоски на моих руках встали дыбом. Голос Мичио.

Я резко повернулась к нему, и его выражение… о Боже мой, его лицо мучительно исказилось глубокой и нескрываемой яростью, разрывалось душевной болью и покраснело от убийственного гнева.

— Мичио? — мое сердце бешено забилось, когда я потянулась к нему. Моя ладонь замерла возле его щеки, так близко, что я ощущала исходивший от него жар.

Его руки висели вдоль боков, тело оставалось расслабленным. Его стоическая поза так противоречила буре, исказившей его лицо, что мой мозг с трудом осознавал этот парадокс.