Елена Звездная - Лесная ведунья [СИ]

Птица сидела на верхушке самого высокого в лесу Мудрого Дуба, показывала мне, как вдали, в той части, где маги и Славастена на лес мой заповедный посягали — горит он. Лес мой! Заповедный! То-то леший ведро магу всунул, а сам помчался деревья спасать, как-никак его вотчина.

— Ведьма, в чем дело? — раздался голос мага и меня тряхнули за плечо.

Мотнула головой, намекая, что слышу отлично, орать на ухо не надо, и позвала чащу. Заповедная не дремала от слова вообще никак, и ныне, под отвлекающий маневр своего псевдо-горения, кралась под землей, собираясь атаковать находящихся в неведении и абсолютно уверенных, что уничтожили зловредные насаждения магов.

И все бы ничего, но едва чаща нанесет удар, магию и силу для рывка она возьмет у меня!

И распахнув глаза, я, одну руку держа на ребенке, вторую протянула над ведром с ключевой водой и торопливо, быстро, вливая свою силу, сколько могла, начала читать заговор.

Чаща ударила, когда я произносила последние звуки. Ударила лихо и радостно, со всем торжеством почуявшего крови хищника, вырвавшись из-под земли коснулась ног магов безобидными ростками и в стремительном росте оборачиваясь лианами, сплошь усеянными острыми шипами. И меня скрутило так, что не продохнуть ни выдохнуть, на чем сила держалась — не ведаю.

— Ведьма, что ж ты… — встревожился архимаг, едва я на пол на одно колено рухнула.

На оба не могла, если отпущу ребенка — погибнет.

Вот только и чащу звать, когда на младенце руку держу не самое верное дело — чаща у меня детей любит. В прямом смысле. Жуткой материнской любовью. Этой только волю дай — так заберет себе и вырастит, причем и молоком поить будет, и растить, и даже баловать. И не отдает. Пока дите не вырастит, вообще отдавать отказывается! Меня поначалу тоже все пыталась, да и сейчас… недалеко ушла.

Но делать нечего.

«Стой!» — взмолилась я, призывая чащу.

Зловредина остановилась, оглянулась на меня, словно бы через плечо на букашку мелкую и тут засекла дитятко! В следующее мгновение смола с огнем, успешно имитирующая горение чащи, перекинулась на магов, которым и так приходилось не сладко, в том смысле, что вообще неприятно, когда по тебе растут лианы с шипами, а заповедная мгновенно оказалась тут.

И в единый миг над кроваткой склонилась условно обнаженная девушка. Очень условная девушка, потому что сплетенная из ивовых прутьев и покрытая листочками чаща в принципе девушку напоминала разве что изгибами. И вот это чудище, восторженно приоткрыв условно губы, склонилась над младенцем.

— Так, вот давай без этого! — потребовала я. — У него вообще мать есть!

Зловредина дернула плечом, демонстрируя все, что думает об этой матери, и протянула загребущие ручонки к младенцу.

Вообще исстари лесные ведуны и ведуньи получались именно так — чаща подбирала брошенных в голодные годы младенцев, растила их, отдавая все тепло своей истинно женской материнской души, и вырастали ведуны как бы на грани миров — лесного и человеческого. Но голодные годы миновали, детей более в лес на смерть никто не выбрасывал вот уже много лет, вот чаща и тосковала, а потому оберегала вообще всех детенышей — то и дело периодически приходилось отбирать у нее оленят, медвежат, волчат, зайчат, а в последнее время даже птицы прилетали жаловаться.

— Не смей! — приказала я чаще.

Та выпрямилась, витые ивовые руки на груди сложила и с вызовом в пустых глазницах посмотрела на меня. Намекая на очевидное — а почему бы и нет?!

— У этого ребенка есть мать, — повторила я очевидное.

Чаща в ярости топнула ногой, не желая соглашаться с этим очевидным. Постояла, зло сузившими глазницами взирая на меня, и вдруг хлопнула себя ладонью по лбу, словно вспомнила о чем-то, запрыгала радостно, указала на меня, на стоявшего в некотором оцепенении мага, сложила ладони вместе недвусмысленным жестом, даже подвигала, имитируя явно зачатие, после чего обрисовала живот на себе, указала на меня — ну чтобы если кто не понял, обозначила что речь о моем животе, и радостно запрыгала снова.

Даже у меня челюсть отвисла, что уж об остальных говорить.

— Господи помоги, — прошептала жена Саврана, и добавила, — мужику.

«Мужик» промолчал, но выражение лица у охранябушки стало непередаваемым, а вот мальчик проявив удивительную для его лет осведомленность, со вздохом произнес:

— Да, не повезло вам, уважаемый.

Архимаг очень выразительно посмотрел на меня.

А я поняла две очень важные вещи: первая — Лесная сила сплетница, и вторая — я попала. Еще я поняла, что очень зря давала чаще на почитать книгу о человеческой анатомии… дочиталась. И главное не возразишь же никак.

— Хорошо, если забеременею, так и быть возьму в няньки, — сдалась я.

Зловреднючая чаща, даром что заповедная, радостно запрыгала, с разбегу обняла оторопевшего архимага и вымелась из избы и далее проводить наказательно-обучающие мероприятия.

Когда за ней дверь захлопнулась, охраняб очень тихо произнес:

— Ведьма, а ты не могла бы…

— Чего не могу, того не могу! — сходу сделала я заявление.

И выдохнула с облегчением, едва появился леший.

— Ребенка возьми и пои водой ключевой, — приказала я.

Леший тяжелой громоздкой массой ввалился в избу, и сменил меня на посту удержания одновременно разных степеней контроля.

— Ребенка мог поить и я, — произнес вдруг архимаг.

— Не мог, — возразила, тяжело поднимаясь, — нет в тебе магии.

И встав над ведром с водой, я простерла над ним уже обе ладони и зашептала:

И вода в ведре начала светиться легким зеленовато-бирюзовым сиянием. На самом деле страшные вещи творю — сплетаю воедино магию ведьм и магию леса, за такое меня бы с первого курса вышвырнули не глядя, но суровые времена требовали суровых решений.

— Начинай, — приказала я лешему.

И из ведра потянулся первый ручеек, маленький, чуть ли не каплями, в сторону ребенка. Я не следила — знала, что леший контролирует, чтобы каждая капелька попала в рот малыша. И продолжила, используя исключительно ведьминское заклинание:

И ведро забурлило, вода в нем практически вскипела от магии, а я приказала жене Саврана:

— Подойди, встань на колени между мной и водой.

И едва женщина заняла нужное место, приказала:

— Пей.

Я видела слезы в ее глазах, видела мольбу. Она словно вся, всем телом просила «Детей, детей сначала!». Но я не могла. Первой следовало спасать мать.