Елена Звездная - Лесная ведунья [СИ]

— Не могла я иначе, лешинька, он бы яр сжег весь, — прошептала покаянно.

— Силенок бы не хватило! — прорычал леший.

— Хватило бы… в том то и дело — ему хватило бы…

Верный друг порычал сокрушенно да гневно, на руки подхватил, к роднику целебному унес. Где-то по пути я сознание и потеряла.

Но только свое, ведьмовское, а лес жил во мне и не спал никогда.

И пока промывал мои раны леший, я уже по лесу тенью незримой ходила, выбирала, что из ростков пересаживать буду, что оставлю подрасти, что бы еще посадить надо бы.

Потом услыхала, как сойка лесная, другой пересказывает, что в крови весь родник лесной. Замерла встревожено?! Как? Неужто кого у водопоя убили? Запрещено же! Сама запретила, так что точно знаю — запрещено.

К роднику метнулась, да и замерла.

Моя это кровь была.

Моя, вся до капельки.

И тек кровавый ручей до самой реки, от того водяной и почуял недоброе, ко мне примчался да и стоял он на коленях рядом с лешим. Леший меня держал, Водя на спину мазь из водорослей наносил, ту, что кровь останавливает… а не останавливалась она. Никак не останавливалась… и то, что дело плохо, совсем плохо, видно было лишь по кольцам на моих руках — гасли они, камешек за камешком, амулет за амулетом.

А на другом берегу реки, стоял Агнехран. Рядом с ним, по бокам вытянулись верные Сида и Хоен, значит спас, вывел из яра, просьбу мою выполнил и за то спасибо.

А в лес мой тебе ходу больше нет, архимаг.

«Лешинька, волков пусть Водя на наш берег переправит», — попросила мысленно.

«Молчи, Веся, ох молчи… Коли выживешь, сам придушу!» — пообещал друг верный.

Коли выживу…

«Выживу, деваться некуда, нам с тобой еще Гиблый яр восстанавливать».

От чего леший вдруг взрычал, Водя явно не понял. Но просьбу выполнил — волков подхватило волной, да и вынесло на наш берег. Волков, но не мага.

Вот и все, прощай, охранябушка, больше не свидимся.

Прощай.

Ловушку я ощутила сразу. Едва ступила на порог своей избушки. Остановилась, прислушиваясь к шелесту листвы, к шепоту ветра, к лестной нечисти, собиравшейся явно потешиться, к животине — тоже не собирающейся отказывать себе в удовольствии развлечься, и к охотничкам. Горе охотничкам.

«За третьим поворотом от могучего дуба яму вырыли»… — шептал мне ветер.

«Яда нету, одни сонные зелья», — добавил грибовик, высунувшись из-под пня.

«Скоррррее уже!» — возмущались сороки.

«Нет, помедленннее, мы еще не добежали!» — потребовали белки.

«Почти успеваем!» — сообщили олени.

«Они мои!» — заявила моя чаща зловреднючая.

«На моей территории, значит мои!» — возразила тоже моя чаща, но это была просто злая, вредная и с отличной памятью.

Кошмар наяву — у меня теперь две Заповедные чащи! Две! Только у одной дитяток вволю, а другая со мной из-за этого почти не разговаривает, обиделась она, понимаешь ли. А чего обижаться-то? Ну не могли мы с лешим спасти деревья, никак не могли. Все силы приложили, грибниц понасеяли, источники чуть ли не вручную отчищали, а не спасли. И теперь часть Гиблого яра была пастбищем. Сначала туда волков послали — те нежить сильно в количестве уменьшили, опосля кабанов и коров. Оленей да косуль хотели, но эти звери пугливые, с тонкой душевной организацией, они мертвяков на дух не переносят. А коровам ничего, им что пьяный хозяин, что ходячий умертвий — все без разницы. Самих мертвяков волки близко к стадам не подпускали, а потом уже и кабаны освоились, так что в Гиблом яру… впрочем мы его Ягодным назвали, приплода появилось много, и яровая чаща от радости плясала. В прямом смысле. На берегу реки. На зло нашей чаще. Вот как народится кто — так и пляшет. Пять детенышей в день народятся — пять раз плясать будет показательно, и не лень же ей. Страшно подумать, что по весне творить начнет, там же все коровы в стадах почти стельные, да и кабанихи недалеко ушли.

— Так ты идешь, или как? — промурлыкал кот Ученый, выходя вслед за мной на ступеньки.

Или как… неохота мне. Слаба еще, хожу с трудом, клюку ношу уже не для амплуа, а скорее как посох использую. Ну да сама виновата, что уж теперь.

Клюкой об пол ударила, быстрой птицей в небо вспорхнула, оттуда в ворона Мудрого перешагнула, и уже его глазами происходящее обозрела. И идти расхотелось вовсе. Охотнички были, это да. С ними ведьмак, тот самый, все еще цветущий ромашковым цветом, а с ним Ингеборг, королевский архимаг. Странно, зачастил что-то.

— Идешь? — спросил кот.

Головой покачала отрицательно, да и позвала мысленно:

«Ярина».

Пришлось им имена дать, раз уж у меня теперь две Заповедные чащи. Из Ягодного яра назвала Яриной, а свою хотела назвать Врединой, но вредничать не стала, нарекла Лесей.

Да только где Ярина, там тут же и Леся явится.

Старая чаща появилась диким кустом, темным, колючим, Леся тут же показательно шагнула из пространства и уселась на ступенях бесячим меня обликом голозадой девицы. И бесит же, и знает о том, но не простила мне зловреднючая запрета на пропуск архимага, так и не простила. Ну и к лешему ее… отправляю все чаще.

— Ярина, возьми мертвяка какого, кого не жалко, мой плащ прихвати, клюку сооруди, да и пусть себе тащится в ловушку, а мне недосуг.

Чаща покорно склонилась, и исчезла выполнять поручение. Леся осталась. На меня поглядела недобро, скользнула было с лестницы, исчезнуть собираясь, и получила мое приказное:

— Сама не лезь.

Остановилась, зыркнула оскорблено, насупилась.

— Не лезь, говорю, — предупредила ее.

Зловредина знала, что не права, Ярина ведь послабее будет, да и яд знака Ходоков несмотря на гибель ведуньи уже отведала в свое время, до сих пор лечим, а вот если Леся вляпается, беды не оберешься. Так что все она знала, но все равно злилась. А еще моду завела — мужиков воровать.

И вот нахромаешься по лесам-то двум Заповедным за день, из последних сил домой ползешь, дверь открываешь, а там — сюрприз! Какой-нибудь здоровенный мужик в углу всем телом трясется, крестится и готов на все, даже первенца своего отдать, только «отпусти, тетенька ведьма».

Чаще моей уж и Силушка Лесная внушение сделала, и леший с ней серьезный разговор имел, а все одно — на размножение она нацелилась. Да не просто так — решила, что если у меня дитятко появится, то оно быстренько вырастит, лесной ведуньей али ведуном станет, и уйдет нести дозор в Гиблый яр, а уже я тогда вся вот вся полностью ее буду, без каких-то там Ярин. А потому иной раз уж и домой идти не хотелось — ну не хватает у меня сил очередное нытье от очередного перепуганного мужика выслушивать. Сама бы поныла, да некому.

Совсем некому.

Но и сил самой все нести не осталось, решила к водяному сходить.

Сбросила плащ, лапти с ног скинула, во двор спустилась, клюкой оземь ударила да и вышла на скале, встала над рекой, постояла на краю обрыва, улыбнулась ветру, обессилено опустилась на теплый камень. Долго сидеть не смогла, не окрепла еще, от того легла, подставляя лицо теплому вечернему солнышку, да глаза закрыла.