Наталья Чернышева - По образу и подобию [СИ]

Алёна в отчаянии смотрела на капитана и понимала: откажет. Зачем ему лишние проблемы, откажет же! Вот прямо сейчас.

— Не надо брать меня за гуманизм своими слезами, девочка! — резко сказал Пётр Ольгердович. — Терпеть ненавижу женские истерики.

Алёна молча отвернулась и вышла из кабинета, аккуратно затворив за собою дверь. А хотелось ахнуть со всей дури, чтобы аж песок из потолка посыпался: дверь была старинная, со стеклянными вставками, и открывалась на старинный же лад — через гнутую бронзовую ручку замка.

Девочка подошла к окну, встала коленом на низкий подоконник, ткнулась лбом в стекло и заплакала, тихо, отчаянно. Лучше бы Огнев не трогал её, ей-богу. Лучше бы она так никогда и не узнала об этой попытке, чем как сейчас, нарваться на отказ.

Как же больно, кто бы знал! Как больно…

Из-за двери не доносилось ни звука. Хорошая шумоизоляция… Здание наверняка никакое не старинное, а просто стилизованное под старину. Если это и есть знаменитое Управление Делами Внеземелья, то тут дополна подземных уровней. По слухам, почти пятьдесят…

Занятая своим горем, Алёна пропустила мимо ушей звуки шагов. И пусть идут мимо. Пусть вообще идут. Но это оказался Огнев. Он молча положил сухую горячую ладонь ей на плечо. Алёна обернулась.

— Он согласился, — сказал Огнев. — В итоге. Но и всё. Тима, сама понимаешь, он даже под угрозой медленной египетской казни не возьмёт ни за что. «Ковчег» стартует в октябре. До октября у вас ещё будет время… Рекомендую не тратить его на глупости. Понимаешь?

Алёна кивнула и вдруг ткнулась лицом ему в грудь, расплакалась, на этот раз от облегчения.

— Ну, всё… всё уже, — ворчливо сказал Огнев, гладя её по волосам. — Поехали домой.

— Да, — хлюпнула носом Алёна, не пытаясь отстраниться. — Поехали… папа…

Сказала и замерла: что он скажет, как отреагирует? Но все эти страшные дни он был рядом, поддерживал, утешал как… как и должен был делать на его месте отец, которого Алёна никогда не знала, ведь мама использовала донорский материал, чтобы зачать дочь.

— Хватит уже сырость разводить, дочь, — хмыкнул Огнев, чуть отстраняя девочку и снисходительно-сочувственно её рассматривая. — Поехали.

Алёна торопливо отёрла щёки. Взяла Огнева за руку, и они вместе пошли по коридору к выходу.

Земля плыла под ногами, ещё не шар, уже не плоскость. Смотровая площадка, она же Зал Прощания на орбитальной станции была выложена панелями экранов, транслирующих изображение окружающего космоса. Полное погружение, чистый восторг перед красотою Вселенной…Разве только яркие стрелочки указателей портили эффект. Но, прямо скажем, ненамного.

Шли последние дни перед стартом двадцать девятого «Ковчега».

Алёна вспоминала лето и понимала, что сочинение на тему, как она то лето провела, не будет отличаться особенным разнообразием. Тренировки, тренировки и тренировки, на «Ковчеге» бесполезных держать не собирались, а Алёна, как носитель пирокинетической паранормы, теперь переходила в распоряжение вооружённых сил корабля. Мало ли какую опасность «Ковчег» мог встретить в космосе! Что, если враждебную иную расу? Конечно, мирные переговоры никто не отменял. Но договариваться, имея при себе крепкий кулак и возможность, если надо, тем кулаком вломить как следует, намного проще…

Поэтому Алёна не вылезала из тренировочных комплексов. Надо сказать, гоняли их там не в пример прежнему тренеру, Скорину, и даже приснопамятный полигон «Найди кота» очень быстро показался конфеткой. Первое время девочка лежала пластом, забывая даже икать. Немного легче стало только к концу лета. Но и результат получился впечатляющий: индекс Гаманина поднялся почти до семи, и Алёна знала, что это не предел, что она способна на большее…

В перерывах между мучениями на тренировочных полигонах проходили редкие свидания с Тимом и походы в репродуктивный центр, к искуту, где развивалась девочка Лада. Алёна чувствовала себя полной дурой от того, что ей хотелось разговаривать с машиной, как с живым человеком, но Олег Ольгердович заверил её, что она вполне нормально себя ведёт. Хочется разговаривать — надо разговаривать. Ребёнок услышит, искут чувствителен к звукам человеческого голоса.

— Мы стараемся не разлучать детей с матерью, — говорил профессор. — Как правило, это удаётся почти всегда, за редким исключением. Вторгаясь в область паранормального, мы задеваем слишком серьёзные струны, чтобы позволить им звучать фальшиво. У ребёнка должна быть мать, а в идеале, и отец тоже. Только в полноценной семье можно вырастить полноценного носителя той или иной паранормы. Поэтому идея некоторых пирокинетиков создавать родовые домовладения была поддержана на самом высоком уровне. С тех пор прошло почти сто лет, результат — положительный! — налицо. У подобной мощи должен быть якорь, удерживающий её на стороне человечности. Нам не нужны монстры, не способные к любви и состраданию!

И он был прав, конечно же.

Лето промчалось молниеносно, как одно мгновение. Раз, и нет его… Алёна смотрела сквозь экраны на Землю, такую близкую, и уже — такую далёкую, — и понимала: это навсегда. Больше она никогда не увидит родную планету, на которой родилась и выросла. Вот она, Земля. Толстые слои облаков, отбрасывающих тени на поверхность… сверкающие ледяные поля на севере и юге, глубокая синева океанов на экваторе и в субэкваториальных зонах… а вон там раскинулось громадное белое пятно с дырой точно посередине — снежный циклон, идущий на среднюю полосу Федерации Стран Северо-Восточного Региона…

Так близко… Протяни руку и зачерпнёшь родную атмосферу ладонью.

— Красиво, — сказал Тим, заворожено рассматривая планету.

Алёна держала его за руку и понимала, что надо прощаться. Надо сказать что- то. Какие-то слова, которые станут последними. И не находила ни одного из этих слов. Как сказать? О чём? А главное, в последний раз. В самый последний!

— Ты никогда не бывал на орбите? — спросила Алёна зачем-то.

Как будто важно было узнать именно это.

— Нет, — мотнул головой Тим. — Никогда…

Искут с дочерью уже был отправлен на корабль в числе прочих искутов Пятого Репродукционного Центра Института. Мама и Огнев тоже уже были там. Шли последние приготовления. Втягивались в шлюз последние улетающие. В экспедицию чаще всего уходили семьями, не оставляя на Земле ничего и никого, к кому можно было вернуться. А люди из родовых домов пирокинетиков попрощались со своими ещё на поверхности планеты. Так что в Зале Прощания Тим и Алёна были почти совсем одни.

Роза не пришла, сославшись на занятость. С Розой Алёна попрощалась два дня назад, у входа на стартовую… Теперь пришла пора отпускать Тима, а она не знала как, и вместо этого цеплялась за его руку, как утопающий за последнюю соломинку. Время, остановись! Замри и не двигайся, если можешь. А если не можешь, то иди потихоньку, дай немного… ещё немного… ещё…