Алла Калинина - По образу и подобию

Теперь я часто думаю, что было бы, если бы время можно было вернуть назад, например, к исходу того удивительного лета. Как бы потекла дальше моя жизнь, если бы Марго не забыла всякую осторожность. Неужели тогда все во мне осталось бы неразвитым и ненужным? И я по-прежнему вел бы свою привычную легкомысленную, самодовольную и суетливую жизнь, ничего не понимая и ни о чем не задумываясь? Возможно ли это? Или все-таки ничего случайного в жизни не бывает и рано или поздно что-нибудь другое, но все равно загнало бы меня в тот узкий закоулочек, где хочешь — не хочешь, а приходится набираться разума. Не знаю, не могу понять, как не понимаю теперь себя прежнего, хотя, казалось бы, все было так ясно, так просто. Я нравился себе, как ни смешно в этом признаться! И сейчас я опять нравлюсь себе. Не странно ли это? Ведь я тот и я нынешний — это два разных человека. Иль я опять все романтизирую и на самом деле знание ничего не дает, и человек — это что-то совсем другое: характер, судьба, склонности — гены, а знания, опыт, убеждения — лишь ничтожная часть личности, жалкий довесок, который ничего не меняет? Кто я, в конце концов? Ау! Кто это там смотрит на меня из зеркала? И что я, современный интеллигентный молодой человек, вообще знаю о себе? Ничего. Все путается. Не лучше ли просто рассказать все, что со мной произошло, по порядку, а выводы предоставить другим. И конечно, начну с того лета, потому что лето выдалось удивительное, такое, что сразу вдруг вспоминаешь: ну как же это замечательно — жить! С вами бывало такое? Проснешься утром и еще слышишь свой смех, там, во сне. Вы когда-нибудь смеялись во сне? Это удивительное ощущение! И сразу чувствуешь себя таким здоровым, сильным, молодым. Высунешься в окно по пояс, а там все сияет, в синем асфальте купаются белые облака, листва деревьев блестит, как море, так что больно глазам, а машины расставлены словно нарочно, чтобы были красные, оранжевые, желтые цветовые пятна. И каждую ночь шумят дожди, театральные — с ветром, грозами, грохотом и сверканиями. А утром небо опять бездонное, городской зной пахнет чистотой и цветущим жасмином. И такая кругом благодать! Отпуск!

Вот я и подумал, какого черта опять куда-то тащиться, доставать билеты на самолет, жить у чужих людей за занавесками и каждое утро брезгливо пробираться между чужими телами к морю. Да и Борис мне в этом году опять изменил. С кем ехать, куда? Зачем? Ведь есть же еще на свете Москва-река, в которой, говорят, теперь почти проточная вода. Есть Серебряный бор и Нескучный сад. Да и не такой уж я водяной зверь. Можно, наконец, и без купаний просто так всю ее исходить ножками, старую Москву моего детства, рассмотреть, распробовать, вспомнить. Ведь забыл же, забыл, некогда! Когда я последний раз был на Петровке? А в Сокольниках? Вынырнешь где-нибудь на бегу из метро и чувствуешь себя в родном городе, как иностранец, ничего вокруг не узнаешь. Это же ерунда какая-то, дома я или меня нет? И я решил: на этот раз отдыхать едет Марго, а я — остаюсь.

Думаете, это было легко? Марго — человек с характером, да еще с каким крепким, но все-таки устоять против меня она никогда не могла, ведь я — ее единственная в жизни слабость. И вот, ни о чем дурном не думая, я посадил ее в электричку и повез. Все стало так просто! О чем я думал, сидя в вагоне? Смотрел в ее милое, такое знакомое лицо, уже, увы, увядшее. Меня распирали два самых противоположных чувства — нежность к ней и радость, что она уезжает, но на лице моем блуждала привычная улыбочка, полная иронии и покровительства. Маменькин сыночек везет старушку в санаторий, разве это не повод посмеяться?

Вот и эту подмосковную платформу я тоже не помнил или не знал, но она мне сразу необыкновенно понравилась. Почему-то было пустынно и тихо. Две кривые березы, облокотившись о перила, мели плакучей листвой голубую пыльную скамейку. За березами была полянка, и по ней к близкому лесу бежала веселая песчаная дорожка, колокольчики цвели в траве.

— Ну разве я был не прав? Разве здесь не замечательно?

Она вздохнула, подняла на меня на мгновение свои выпуклые ярко-голубые, словно фарфоровые, глаза и, конечно, ничего не сказала. Санаторий начинался прямо в лесу, корпуса были небольшие, уютные. И маленькая чистая комнатка тоже мне понравилась, с бетонного балкончика виден был задний двор, проросшие травой плиты дорожки, старые деревья, заросли бузины и крапивы. И всюду витал неистребимый запах столовских щей, словом, это была идиллия в стиле «ретро». Простились мы легко, Марго чмокнула меня в лоб, наставляла на прощанье:

— Пожалуйста, веди себя благоразумно, Юра. Будь умерен, питайся нормально. И не забудь позвонить Серафиме Георгиевне насчет книжки. Я не знаю, как здесь будет с телефоном. Ну почему ты молчишь?

— Я со всем согласен, мамочка. Я буду умерен, буду питаться, я позвоню…

— Не вижу здесь поводов для иронии. Раз я обещала, значит должна выполнить. Тем более что она инвалид. Ты скажешь, что книгу я заказала и обязательно привезу после возвращения. Просто позвонишь, и все. Ну, до свидания.

Я сделал ручкой и очаровательно улыбнулся. Слава богу, моя мать не сентиментальна, не всякому так везет в жизни.

В лесу стоял комариный звон, я бодро отмахивался ореховой веточкой, солнечные пятна мелькали на тенистой дорожке. Да разве можно описать все это — жаркий июнь в Подмосковье! Когда все вокруг такое пышное, умытое, тугое и зелень в просвете солнечных лучей такой необыкновенной яркости, которую, казалось, увидеть можно только по телевизору. И все-то лето еще впереди, а за летом длинная-длинная осень, и все так прекрасно! И пока я вот так умилялся на собственную безоблачную жизнь, из Москвы прогрохотал бесконечный товарный состав, а навстречу ему уже замелькали голубые вагончики встречной электрички, той самой, на которую мне бы не надо было опаздывать. Но я ведь не знал об этом, стоял и рассеянно размышлял, стоит ли вообще спешить, когда впереди целый месяц свободы. И хорошо бы научиться жить медленно-медленно, смаковать каждое ленивое летнее мгновение, растягивать его, пусть оно будет бесконечным. Лето!

На перроне было все так же тихо и пустынно, только на скамейке под березами сидела какая-то девица. У ног ее стоял неуклюжий чемодан. Наверное, я только чуть замедлил шаг, раздумывая, стоит ли мне сесть или лучше пройти дальше, купаясь в своем блаженном одиночестве, но и этой заминки было довольно. Девица сказала бесцветным голосом: