Алла Калинина - По образу и подобию

Я надел очки и прислушался. Нет, я не ошибся, за дверью кто-то топтался. Одевался я медленно в слабой надежде, что там все поймут и уберутся подобру-поздорову, но неведомый посетитель не уходил, еще тише, еще осторожнее нажал кнопочку. Конечно, открывать не надо было, но я все-таки дошлепал до двери. За порогом переминалась с ноги на ногу печальная и испуганная Ксения из Тамбова с синим чемоданом в руках.

— Извините, но в гостиницах мест нет, — сказала она, глядя на меня, как заяц на волка.

— Господи, да как же ты меня разыскала?

— Как вы мне советовали, через справочное бюро.

— Ну, Ксения… Черт тебя возьми! Да как ты не понимаешь, неудобно это, я не один.

— Ну и что? Что же делать-то? Мне ведь только переночевать одну ночь, а завтра я уйду.

— Завтра! Ну хорошо, поставь чемодан, а сама пойди погуляй, Москву посмотри, успеешь выспаться, молодая еще.

Она сердито потрясла головой:

— Не могу я, Георгий Васильевич, ноги так устали, аж гудят, я же целый день гуляю. Вы себе занимайтесь своими делами, а я на кухне посижу, не съем ведь вас.

К моему великому удивлению, Соня всей этой историей была не столько обижена, сколько заинтригована и возбуждена. Ей ужасно хотелось все знать, настолько, что она осталась пить чай. Ксения рядом с Соней выглядела как деревянная ступка рядом с серебряной ложечкой, смотреть на их оживленное общение было дико, и Соня это отлично знала. И, может быть, именно поэтому расспрашивала Ксению и давала ей множество советов. Ксения отвечала угрюмо, односложно, и вид у нее был такой, как будто она вот-вот заснет. Я, посмеиваясь, наблюдал за их поединком, я-то прекрасно знал, что женщинам в таких делах нельзя доверять ни на грош, обе они прикидывались, одна тихоней, другая — добренькой общительной девочкой, а на самом деле только и ждали случая выпустить когти и вцепиться друг другу в волосы. И вовсе не из-за меня, нет; просто такая уж у них природа. Хотя, конечно, Сонечка не так уж была и спокойна. Прощалась она со мной слишком нежно, шептала что-то, что прекрасно можно было произнести вслух, и почему-то называла меня Юрашкой, что между нами не водилось и мне совсем не нравилось. Словом, впечатление было такое, что она проиграла первый раунд.

Когда я вернулся на кухню, Ксения разбирала чемодан. На столе лежали черствые пряники в бумажном кульке, затертый кусок сала и огрызок вялого парникового огурца. На ногах у Ксении уже красовались розовые тапочки с пушистыми помпонами на носах.

«А ведь, пожалуй, придется выселять ее с милицией», — подумал я с тревогой и приступил к серьезному допросу.

— Итак, что мы имеем на сегодняшний день, дорогая Ксения? Вопрос первый. Какого черта тебе понадобилось в Москве?

— А что — только вам можно? А если я тоже хочу?

— Хочу — это дурацкий разговор. Я в Москве дома, а ты у меня в гостях, хотя место тебе на вокзале.

— У меня везде место на вокзале, я детдомовская!

— А родители? Что, их совсем нет?

— Нет, сиротка я!

— Ну хорошо, сиротка. Бывает, еще не такое бывает… — Я растерялся, все-таки я представлял себе все как-то иначе. Одинокая, агрессивная, заброшенная девчонка. Мне было жаль ее, но в то же время мещанские страхи хлынули на меня лавиной. А что, если завтра она заявит, будто я затащил ее сюда силком и вообще являюсь отцом ее внебрачного ребенка? Тут уж и милиция не поможет. Что тогда — прощай, моя молодая свободная жизнь? Зачем я пустил ее? Я старался взять себя в руки и говорить рассудительно:

— Тем более, Ксения, тем более… Зачем же было уезжать вот так, с бухты-барахты? Все-таки там работа, общежитие. Зачем ты приехала-то? Где ты собираешься жить, пока найдешь работу? И вообще, зачем тебе все это нужно?

— Значит, нужно. Было одно дело у меня, да не выгорело. Я ведь здесь давно уже околачиваюсь, комнату снимала за городом, пока деньги не кончились. И она меня выгнала, бабка-то та. Вот я и сидела на перроне, ждала у моря погоды, пока вы не подвернулись… — она хихикнула.

— Так, значит, насчет гостиниц ты приврала?..

— Ага, приврала. Какие же гостиницы, если денег осталось три с полтиной. В переносном смысле, конечно. Мне надо деньги доставать, как хочешь.

— Ну хорошо, Ксения, хорошо. Давай я тебя ссужу на первый случай, может быть, все проблемы и решатся? Ну не сможешь отдать, дело ясное, ну потеряю я свою десятку или четвертной. Сколько тебе надо-то? Переживу. Честное слово, пустяки, я тоже человек…

Ксения смотрела на меня во все глаза.

— Десятку? — спросила она изумленно. — Десятку? — и захохотала. — Да что это вы вообразили себе? Что вы вообще понимаете, чтобы советы мне давать? Хотите быть благородным по дешевке? Тоже мне благодетель! Десятку от своих щедрот! А что мне с ней делать? И взамен что? Может, с вами в постель лечь? Так это теперь стоит дороже! Ха-ха-ха!

Я сидел, как будто меня оглоушили. Неужели я сморозил такую уж глупость? На мой счет, десятка вполне приличная купюра. Лично я за нее работаю полный день, ненормированный день. Но… кто их знает, этих женщин, какие у них там запросы. Я во всем этом, конечно, полный профан. Но и она хороша. С чего это она решила, что на меня можно орать?

— Честно говоря, я не понял, какие у тебя ко мне претензии. Не хочешь, и не надо. Выметешься завтра отсюда без всяких денег — и дело с концом, и больше ко мне не приходи.

Ксения вскочила и рванулась ко мне. Я даже вздрогнул от страха. Вернее, не от страха, а от чего-то другого, совершенно мне ясного по ощущению, но название для этого ощущения нашлось не сразу. Мне неприятно было ее приближение. Несовместимость — вот что такое это было, я ею брезговал.

— Ну что ты, что ты… — сказал я нервно, а она даже руки заломила от необыкновенной искренности и сердечности:

— Ой, Георгий Васильевич! Вы обиделись, да? Вы не обижайтесь. Ой, я такая дура, всегда ляпну что не надо, из-за этого у меня вечно неприятности и на работе, и вообще. Ну куда же мне теперь деваться, у меня, кроме вас, здесь вообще никого нет…

— Меня у тебя тоже нет. А друг детства Васильев?

— Я наврала.

— Зачем?

— Не знаю. Просто так. Для солидности. Я вообще часто вру, сама не знаю зачем. Но я не буду, не буду, вы меня только не прогоняйте. Мне надо денег собрать, и я сама уеду.

— Куда же это, интересно?

— К отцу в Красноярск.

— Так ты же сиротка!

— Нет, отец у меня есть, только неродной. То есть родной, но не мой, они вместе с мамой не жили, я его и не помню почти. У него, конечно, семья, но все-таки отец…

— Он тебя звал?

— Не то чтобы звал, но, я думаю, на первое время как-то спокойнее. Устроюсь, а дальше уж буду сама. Но туда билет, и гостинцев надо, и на первое время хоть что-нибудь. В общем, я так посчитала — триста — четыреста рублей. Или лучше пятьсот. А вы мне десятку предлагали… — Она посмотрела на меня, слабой улыбкой призывая забыть все былые невзгоды, а я все еще не мог решить для себя, кто она такая — несусветная нахалка и авантюристка или бедная заблудившаяся дурочка.