Алла Калинина - По образу и подобию

— Ну где же твоя знакомая, Гоша? Я думала, ты хочешь поговорить, а то я устала до смерти, а завтра у меня дежурство.

И снова я принялся рассказывать все сначала, эту глупую, навязшую в зубах историю, и мне все больше казалось, что и истории-то никакой нет и все свои проблемы я сам себе выдумал, а на самом деле моей милейшей Ксении и находиться-те больше нигде не следует, кроме как у меня.

Лилька слушала меня печально и недоверчиво, смотрела в сторону.

— Ну все равно, — сказала она наконец, — ведь не в тебе же дело, правда? Просто надо помочь девочке…

Я слушал ее и поражался. Как же это ей удавалось объяснять мои грешные метания с такой удивительной чистотой. Может быть, она даже и не защищала меня, а просто иначе не могла и помыслить. Я терялся перед ней, а Лилька продолжала тем же задумчивым усталым голосом:

— Сто тридцать рублей у меня есть, я на пальто откладывала, но до зимы все равно еще далеко…

— Да не возьму я у тебя деньги! Еще чего!

— Брось, Гоша, ну что мне это пальто, ты знаешь, я к этому отношусь спокойно, похожу в старом. Сколько еще-то надо достать?

— Нисколько! Глупости все это, Лилька! Пойми, нельзя идти на поводу у распущенной нахалки. Мало ли чего ей надо! Всем чего-то надо, но мы же не пристаем с ножом к горлу к каждому встречному-поперечному…

— Она сирота. Да и почему надо обязательно плохо думать о людях! А ты попробуй ей поверить, помочь. Знаешь, я много разных людей вижу, и большинство все-таки нормальные, плохие люди попадаются не так уж часто. А ты тоже хорош, вечно стараешься представиться хуже, чем ты есть, зачем? Я ведь тебя знаю…

Ничего она не знала. Ох уж эти женщины! Мы сели пить чай с пирожными, которые притащила Лилька, и смотреть телевизор. Телевизор у нас, конечно, мамин, лично я его ненавижу и никогда не включаю. Но с Лилькой мне без него трудно, она даже и не догадывается, какое я для нее делаю исключение. Стал бы я с другой женщиной разыгрывать из себя такого паиньку, черта с два! Вот обнять бы ее сейчас и посмотреть, как она от меня шарахнется, как уставится мне своими глазищами прямо в глаза. Только чем я отвечу на ее прямой благородный взор — вот в чем вопрос. И именно поэтому лучше уж обойтись без экспериментов. Пьем чай — и никаких.

— Ну, как там поживает твоя диссертация? — спросил я просто для того, чтобы перевести разговор, и Лилька тут же переключилась всей душой, с чувством юмора у нее вообще-то слабовато. Она сморщилась, махнула рукой, сказала:

— А!

— Что, не ладится, проблемы какие-нибудь?

— Никаких проблем, просто несерьезно это все, у меня такая каша выходит, не умею я делить работу на диссертационную и недиссертационную, думаю одно, а писать надо другое.

— Так пиши то, что думаешь.

— Зачем? Это никакого отношения к диссертации не имеет. Я ведь только начала с нашей поликлиники. Ну, ты знаешь, хотела просто посчитать экономическую эффективность труда обыкновенного участкового врача, без всяких претензий. Ну что тут такого, тема ведь сама просится! А влезла в такие дебри… Мне их никогда не расхлебать. Да, наверное, это и не мое дело, тут бы экономиста настоящего. Или социолога. А впрочем, сама не знаю, кто тут может разобраться, все так запутано. В общем — ерунда, не потяну я это дело, ему ведь, знаешь, соответствовать надо… Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Вот так с Лилькой всегда. Она из тех, что в транспорте вечно уступают место. Просто какая-то невольница чести, все ей кажется, что на ней долг заботиться обо всем свете. Большинство ее однокашников давным-давно рассосались по научно-исследовательским институтам, одна только Лилька, бывшая первая отличница, корпит в поликлинике, конечно, участковым терапевтом, да еще на полторы ставки, и вон вся синяя от усталости. Все давно зажмурились и накатали кое-как по диссертации и вот уже кандидаты, а некоторые метят уже и в доктора, а Лильке, прежде чем решиться, надо чему-то там соответствовать, иначе она не может, ее совесть замучает! Живой анахронизм, а не девица, просто ужас какой-то…

В комнате делалось все темнее и темнее, за окном хмурилось, грохотало, давно у нас не было дождя, Лилька заволновалась, засобиралась. От чая она сделалась розовая и очень симпатичная.

— Так я занесу тебе деньги, ладно? Ты когда будешь дома?

— Да никаких денег, ты что, с ума сошла? Что это такое, в конце концов, плевал я на эту Ксению! Имею я право посмотреть, какая ты будешь в новом пальто? Может быть, это вообще мечта моей жизни — увидеть тебя в новом пальто!

— Ну что ты болтаешь, Гоша! Ну что ты за человек!

Я чмокнул ее в щеку, это разрешалось, потому что было по-братски. А впрочем, что она в этом понимает — как именно я ее целую в щеку? Это уж мое дело.

— Тихо, Лилька, тихо. Я прекрасно все вопросы решу сам, вот увидишь. Спасибо, что забежала. У тебя зонт есть?

Было уже поздно, а Ксения все не возвращалась. Дождь разошелся не на шутку, за окном плескало, хлюпало, гремело. Наверное, надо было оставить Лильку переждать стихию, но я не решился. Летний дождь вообще создает какую-то особую атмосферу, этакий многозначительный интим. Кто знает, во что это могло вылиться? Именно сегодня. А что случилось сегодня? Я и сам тогда не знал, не понимал, но чувствовал: еще немного, еще совсем чуть-чуть… Все мы крепки задним умом. Проклятое мое легкомыслие! А Лилька торопилась где-то под ливнем, вбегала в метро, стряхивала капельки с волос, с усталого лица. Эх, Лилька! Что же я натворил! Но тогда… Мысли мои легко и гладко вернулись к текущим проблемам, нисколько я не поумнел. Я думал о Ксении, куда она могла задеваться. Ведь не ищет же она на самом деле работу в такой час. Даже магазины и те уже давно закрылись. Вот еще тайны! А впрочем, я ждал ее только для того, чтобы еще раз убедиться, что добром она меня все равно не оставит. Что же делать, что же мне с ней делать? И, размышляя об этом с досадой и раздражением, я стал набирать номер некоей Серафимы, чтобы выполнить свой сыновний долг, о котором чуть не забыл за сегодняшними хлопотами.

— Здравствуйте, Серафима Георгиевна! Это вас беспокоит Перфильев Юра, помните такого?

— Уж не забыла, наверное, — ответил мне бодрый и даже какой-то любопытствующий голос. — Здравствуй, Жорик! Мама-то здорова? Что-то не звонит и не звонит…

— А я ее в санаторий отправил отдыхать. Она вам просила передать что-то насчет книжки, сейчас вспомню. Ах да. Книжку она заказала, как вернется — привезет вам. Но это будет не скоро, через месяц. Але! Вы меня слушаете?

— Слушаю, Жора, слушаю, — ответил мне словно бы другой, обиженный, чужой голос. — Да бог с ней, с этой книжкой, я думала, ты так позвонил. На старости лет чего только в голову не придет. Вот, подумала, надо же когда-нибудь начинать, у меня давным-давно к тебе разговор копится. Может, так бог рассудил, чтобы нам встретиться…