Мария Власова - Верь [СИ]

— Ты что правда думаешь, что она тебе так просто ответит? Или Андрею мало образцов для экспериментов? — иронично замечает все тот же Рад.

— Нет, конечно, но, если удастся, я бы хотел проверить кровь родителя, который передал ген от оборотня. Думаю, свойства его организма будут ещё более увлекательными.

Доктор улыбается, мне становится жутко, поджимаю губы и сразу чувствую неприятные ощущения, как будто вот-вот порвется кожа.

— Нет-нет, не разговаривай, ещё недельку точно, пока я не сниму швы. Кто-то очень постарался изуродовать твоё прелестное личико, но ты не переживай, я старался все зашить аккуратно, так что больших шрамов быть не должно. Только, боюсь, с глазом дела плохи, прости. Да и рука заживать будет долго, перелом со смещением не редкое явление в моей практике, но я никогда раньше не вправлял открытые переломы. Пришлось зашивать мышцы, артерии. Удивительно, что ты не умерла от кровопотери или болевого шока. Спешу этот факт на особенности организма. Такая тяжелая операция была, семь часов работал с нашей медсестрой…

Доктор все говорил, говорил, говорил… И мне становилось очень жутко от той радости с которой он все это рассказывал, гордости за свою работу. А когда он начал описывать всю операцию до мельчайших подробностей: как вытягивал из моей спины плоскогубцами гвоздь, как на него намотались волосы, грязь и порванная одежда, да ещё он загнулся в левую сторону… Я уже начала мечтать, чтобы он заткнулся. Некоторые вещи просто не хочешь знать в таких подробностях.

— Ой, да заткнись уже! Кому это интересно? — перебивает его Рад, и я на мгновение чувствую к нему что-то похожее на благодарность.

Потом вспоминаю о том, что он меня душил и обещал убить и забрасываю свою благодарность куда подальше. Не дождется.

— Андрей, не забывай, что сейчас главное здоровье и скорейшее выздоровление девочки. Не сомневаюсь, она расскажет нам много интересного, — бабка встает со стула, касается моего лба снова, и я мгновенно засыпаю.

— Может, ты уже начнешь говорить? — слышу все тот же надоедливый голос, но молчу.

Сегодня цыганка принесла мне книгу почитать, «Мастер и Маргарита» Булгакова. Я читала ее в школе, все проходят ее по программе. Уже третий раз перечитываю пятую страницу, не поняв и слова. Все дело не в моей сосредоточенности, а в моем надзирателе. Цыганка назвала его моим телохранителем, но как по мне Рад скорее уж надзиратель в тюрьме. Этот лазарет больше всего на нее и похож, даже металлические решетки на окнах, я уже молчу о камерах на каждом углу.

Впервые я поднялась с кровати уже на второй день, хотя и трудно было. Но лучше уж терпеть боль, обезболивающие мне быстро отменили, чем ходить под себя. Медсестру, пугливую девчонку, дергающуюся от меня как от прокажённой, позвать я не могла, а доктора просить помочь ещё и не хотела. Так что медленно, с горем пополам, встала с кровати и по стеночке поползла к местному клозету, благо доктор к тому времени вышел по каким-то делам. Доползла до дверей, а дальше по коридору открывая все двери подряд пока не нашла нужную комнату. Пока я все это делала, вернулся доктор, меня не застал и поднял всех на уши. Я же на белом друге еле уселась, дела свою делаю, и тут дверь в туалет выламывают с ноги. Словом, третья наша встреча с этим Радом оставила неизгладимые впечатления, такие же отвратительные как первые две.

После этого случая этот мужик все время торчит в моей палате, и в туалет я хожу под его бдительным надзором. С одной стороны, при нем этот безумный врач Андрей предпочитает не торчать в моей палате все время, как делал до этого, с другой от его взгляда становится не по себе. Хотя может все дело в автомате за его спиной? Реальное оружие, реальные камеры, реальные сумасшедшие. Сколько раз я спрашивала себя, как сюда умудрилась попасть? Лучше уж мои знакомые оборотни, чем эти странные фанатики. Но получилось, так как и получилось, может в этом есть какой-то смысл? Пока смысла я найти не смогла, как и способа вернуться домой.

— Уже две недели прошло, швы давно сняли, и ты можешь разговаривать. Так что давай уже отвечать на мои вопросы, — он подходит и забирает книгу силой.

Целых пять дней мне мотали все лицо бинтом, так что я сильно смахивала на мумию. Думаю, это делали не для обеззараживания ран, а чтобы уберечь мои нервы. Хотя это глупо, они уже и так на пределе от понимания, что теперь я, скорее всего, останусь слепой на один глаз. Красавицей никогда не была, но, когда сняли швы, и дали зеркало рыдала несколько часов. Глаз все еще за марлевой повязкой, совсем скоро и ее снимут, и я узнаю, как все с ним плохо. А пока мой рацион — это протертый суп, который в меня пихает чуть ли не силком этот сумасшедший врач. И дело даже не в том, что я не могу есть левой рукой, дело в том, что ему нравится это делать. Иногда я начинаю чувствовать себя живой куклой этого человека, и меня это пугает. Может даже не куклой, а подопытной крысой. Вчера он меня вообще по голове погладил, когда попыталась съесть еду сама. По спине до сих пор холодный пот выступает, как вспомню, почему-то на него у меня стойкая ассоциация с Львом Викторовичем, он так же меня пугает. Хотя меня пугает здесь не только он, а почти все.

В окно, даже за решеткой видно небольшой агро-городок. Кажется, эти охотники живут общиной, и большинство из них знает кто я, точнее думают, что знают. В окна палаты часто бросают камни, и несколько раз в коридоре был скандал. Кто-то хотел прорваться к «гадкой твари» и заставить ее заплатить за все его страдания или его семьи. Но «гадкой твари» в лице меня не было страшно, ибо до двери тот человек так и не дошел, а виноватой в чем-то подобном я себя не чувствовала.

Бросаю взгляд на Рада. Телохранитель значит? А что они будут со мной делать потом, когда их безумному ученому надоест со мной играться? Усыпят?

Слегка склоняю голову на бок, так лучше видно его смуглое лицо. Это сделает он, без тени сомнения, без чувства раскаянья. В их глазах я виновна только тем, что родилась. Как же это знакомо, так что невольно улыбаюсь. Почему я должна все время расплачиваться за сам факт своего существования? Что во мне такого особенного? Я всегда хотела быть обычной, такой как все, но у меня не получалось. Не потому, что я не такая, а потому, что окружающие меня люди были не такими как все: что брат, что мать, что отец. Может от этого пошел сдвиг в моем мышлении? Казалось бы, я ничего плохого не сделала, но из-за меня страдают и умирают люди. Никогда не хотела для себя такой судьбы, ни для кого не хотела.

Он смотрит на меня, я на него, это длится слишком долго. Отворачиваюсь первая, ложусь на бок, поворачиваюсь к стенке лицом. Разговор закончен, даже не начавшись.