Марина Эльденберт - Ныряльщица

Когда я вхожу на станцию, на меня первым делом натыкается взглядом незнакомый парень. Сначала таращит глаза, потом присвистывает, а следом выходит Вартас.

— Джеки, уплывай.

Джеки показывает ему непристойный жест, потом вытирает руки о тряпку. До этого он копался во внутренностях эйрлата явно не первой свежести: краска у него на боках потертая, и сам он выглядит так, будто больше никуда и никогда не полетит.

— Должен будешь, — говорит Джеки. — И этой развалюхой станешь заниматься сам.

— Джеки в курсе? — интересуюсь я, когда парень скрывается из поля зрения.

— А ты как думаешь? Мне пришлось сказать, что у меня бурный роман, и что я хочу вывезти тебя на крутой тачке в город, чтобы произвести впечатление.

Я окидываю взглядом помещение: больше всего оно напоминает склад, хотя со стороны улицы выглядело просто как двухэтажное здание. На Шестом таких мало, но они есть, хотя преимущественно здесь однотипные коробки в двенадцать этажей. Вспомнилось, как Вартас сказал, что Лэйс вышла неподалеку на своих шпильках. Ну и что моя сестра забыла на Шестом?

— Вирна, нам надо торопиться.

Надо, поэтому я вытряхиваю себя из мыслей, и иду за ним к эйрлату, на который указал Вартас. Не такому красивому и легкому, как у Лайтнера, но явно дорогому и шикарному.

— Что будет, если владелец его хватится?

— Не хватится. Мы должны успеть.

— Сколько тебе пришлось заплатить Джеки?

— Ерунда.

— Не ерунда. Это мое дело.

— Вирна, потом.

Вартас кивает на сиденье, и я сажусь.

— Он точно тебя не сдаст?

— Точно. Я знаю его маленькие делишки, которые он проворачивает втайне от владельца — например, обслуживание без очереди и вне записи. Которые нигде не фиксируются.

Не то чтобы меня это успокаивает, хотя… да. Ненадолго становится спокойнее. Но только до той минуты, как Вартас затемняет стекла, и эйрлат выходит на улицу. Мне все время кажется, что сейчас тот, кого отправил Н’эргес, все поймет и последует за нами. Поэтому я неотрывно смотрю в зеркало заднего вида, как будто могу что-то там разглядеть. Когда Н’эргесу было надо, за мной следили, и я ничего не почувствовала.

— Вирна, расслабься! — говорит Вартас. — Лучше скажи мне, куда лететь.

— Пока что прямо до обводной.

Несмотря на то, что мы с Лайтнером были там всего один раз, дорога отпечаталась у меня в памяти. Я помню ее слишком хорошо, так что вполне могу изображать навигатор. Я и изображаю, командуя, где сойти с обводной, а потом как выйти на пустые земли за границей Ландорхорна.

Вартас изредка бросает на меня многозначительные взгляды, но я молчу.

— Не передумала? — все-таки спрашивает он спустя какое-то время.

— Нет.

— Ты еще можешь остаться в стороне.

— Я не хочу оставаться в стороне, — я смотрю ему в глаза. — Мои родители погибли, потому что верили в то, что могут изменить мир. Моя сестра пропала, потому что хотела его изменить.

— Ты не такая, как Лэйс.

— Это сейчас был комплимент или оскорбление?

— Это была констатация факта. В тебе нет ярости. И ненависти.

Да во мне сейчас ничего нет.

Я неосознанно потираю запястье, и взгляд Вар гаса вонзается в красные следы.

— Что это?!

Я молчу.

— Что это, Вирна?!

— Аллергия на въерхов.

— Что?!

Мне приходится рассказать ему и об этом. На самом деле хорошо, что приходится, потому что чем ближе мы к домику Зорга, тем сильнее меня начинает потряхивать.

Когда я заканчиваю, молчит уже Вартас. Долго молчит. До той самой минуты, когда произносит:

— Вирна, ты понимаешь, во что ты лезешь?

— Более чем.

— Ты даже не знаешь, что с тобой происходит!

— Это вторично.

— Вторично?! То, что тебя шарахает от въерхов, как от оголенных проводов? Ты про такое когда-нибудь слышала?!

— Про такое не слышала, — говорю я. — Зато слышала про поцелуй со смертельным исходом. В легенде.

— В какой еще легенде?

— Про лиархов. Там парень вышел из моря и влюбился во въерху. Правда, прежде чем ему стало плохо, он достаточно долго жил на земле. По легенде он превратился в воду, когда ее поцеловал, хотя я не представляю, чем они занимались все время до этого, пока он жил у нее во дворце. Не за ручки же держались, честное слово.

Вартас вывернул рогатку: линия побережья изгибалась, открывая теперь уже полный вид на мыс Гор. Отсюда далекий, но не менее от этого прекрасный.

— Вот, кстати, она, — сказала я, указав на вонзающуюся в высокое небо скалу. — Ей тоже стало нехорошо.

— Да, Мэйс. Ты действительно сильно изменилась, — произнес Вартас, окинув меня пристальным взглядом.

— Ну так жизнь не стоит на месте.

Домик Зорга мы увидели сразу, и парень коснулся панели, снижая скорость, а заодно и заставляя эйрлат плавно снижаться. Я старалась не смотреть в сторону океана, но взглядом все равно цепляла сверкающую на солнце гладь, вспоротую белыми резцами зубов на рифах. Холодная иена ложилась на побережье, обманчиво подхватывая рассеянные в воде блики и заставляя вспоминать о том, как мы прилетали сюда с Лайтнером.

Так, все.

Сейчас я заберу сестер и забуду об этом месте.

Я повернулась, чтобы смотреть исключительно на домик Зорга, как раз в тот момент, когда его хозяин вышел на крыльцо. Сложив руки на груди, остановился, пристально глядя на нас — привычно непробиваемый и спокойный, как скала.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. — Вартас заглушил двигатель и разблокировал двери.

Вместо ответа я толкнула дверь и первой вышла на побережье.

Лайтнер К’ярд

— Как обстоят ваши дела с учебой?

Это был стандартный вопрос отца за завтраком. С тех пор, как он приставил ко мне телохранителей и решил контролировать мою жизнь до мельчайших деталей, наши общие завтраки тоже стали стандартными. Постоянными и похожими один на другой. И мой ответ также не меняется.

— Будто ты не знаешь. Спроси у Шадара.

Отец сверлит меня взглядом, от которого мигом пропадает аппетит. Хотя аппетита у меня уже давно нет: я ем, потому что мне надо есть. Его не устраивает такой ответ, но с ответами у меня, как и с аппетитом. Не добившись от меня ничего, отец переводит взгляд на брата:

— Джуборо?

— Все как обычно, — он пожимает плечами и оглядывается на пустой стул, на котором обычно сидела мама.

Доктор запретил ей вставать с постели, поэтому на завтрак она не спускается. Мама вообще почти все время спит, и нам редко удается поговорить. Но всякий раз, как я вижу ее — бледную, слабую, в моей груди будто начинают тлеть угли ярости. Потому что, если бы не отец, у мамы бы не случился приступ.

Если бы не отец, меня бы не пасли круглые сутки, как особо опасного преступника.

Если бы не отец, я был бы сейчас счастлив с Вирной.