Юлия Васильева - Волшебство обмана

— А почему она?

— Да ходит тут, бродит, языком мелет. А баба-то злая, и глаз у нее недобрый.

Я пожала плечами. Если бы от каждой злой бабы начинали разваливаться дома, скоро бы ни города, ни деревеньки на земле не осталось. Доброта в число и моих-то достоинств никогда не входила.

— А вы кто такие будете? — вдруг очнулся говорливый мужик и с подозрением посмотрел на Весеня, который укачивал на руках ребенка.

— В гости ходили, — туманно ответила я. А то тоже в колдуны запишет, и не отопрешься, ведь со мной их трое.

— Что за баба-то? — громко спросил Лель, не желая развивать щекотливую тему. — Где живет? Как выглядит?

Я едва удержалась, чтобы не зашикать на него — втянет нас в беду!

— А вам на што? — насупился мужик.

Я мысленно присоединилась к нему в этом вопросе. Зачем нам знать, где живет и как выглядит какая-то злая баба?

— Ты что, старый, не видишь? Это детки с Калиновой улицы. Сдать им змеищу, да и дело с концом! — На крыльцо высунулась хозяйка двора и стала с грохотом выставлять за порог пустые ведра.

Мужик оглядел нас из-под мохнатых бровей.

— Я на охоту на ведьм не подписывалась, — прошептала я так, чтобы слышала только неразлучная троица.

— А у нас ведьмы и не водятся, — попытался успокоить меня Ратко.

Ага, я и поверила. То-то тут все о ней так ласково отзываются, дай только шанс — веток в костер под пятки мигом подкинут.

— Да что ты тянешь! Вон за тем углом живет она, господа волшебники. Дом с коваными воротами, — подтвердила мою догадку женщина с крыльца. — Варварой зовут. Ей уж полвека минуло, а в последнее время ходит павой в бусах и расписном платке!

Интересно, что бы она сказала о некой баронессе Зоненштадтской, которой минуло семьдесят и которая при этом не подумала отказаться от жемчуга и бриллиантов? Я посмотрела на женщину, мягко говоря, неодобрительно.

Неразлучная троица, не сговариваясь, развернулась в указанном направлении.

— Вы серьезно? — едва поспевала я. — Прямо вот совсем серьезно?

Почему-то было смешно и в то же время досадно. Парни поверили одной злоязычной бабе, которая клеветала на другую такую же, и теперь мы дружной толпой идем в неизвестном направлении.

Поневоле задумаешься о сглазе и колдовстве, когда на две ближайшие улицы и переулок всего один дом в приличном состоянии. Жилище старосты стояло как новенькое, будто только что срубленное, обтесанное и покрашенное. Забор дощечка к дощечке, тогда как соседний напоминал зубы во рту старика.

— Что мы здесь делаем? — продолжала канючить я. — Да еще младенца с собой притащили.

Хотя как раз ребенок за пазухой у Весеня вовсе не возражал против долгой прогулки, наоборот, мирно спал, только иногда слегка покряхтывая, когда волшебник перехватывал его поудобнее.

— Здесь пахнет волшебством, ты же сама внимание обратила, — сказал Ратко, без тени смущения колотя по основательным воротам старосты.

Пока он колотил, за нашими спинами что-то протяжно заскрипело. Мы обернулись вовремя, чтобы увидеть, как за два дома от нас поперек проулка рухнуло дерево, под которым мы прошли буквально пару минут назад.

Ратко выругался и удвоил свой натиск.

— Эй, хозяева! Открывайте, поговорить надо!

Я же, не веря своим глазам, продолжала смотреть на улицу. Либо мы все сходим с ума, либо упавшее дерево действительно становится все трухлявее, заборы по обеим сторонам проулка накреняются все больше, усеивая сугробы мелкими чешуйками облетающей краски.

— С кем говорить-то? Вы кто такие будете? — раздался требовательный голос с высокого крыльца.

Мы отступили на шаг и задрали головы, чтобы получше рассмотреть, кто говорит. На крыльце стояла крепкая баба в накинутом на плечи полушубке и синем платке. На шее у старостихи, как и говорила ее завистница, красовались ярко-красные крупные бусы — словно вишни, нанизанные на нитку. Тетка была дородная, сбитая и никак не старше сорока лет.

— Волшебники мы, тетушка, с Калиновой улицы. Дозволь во двор войти!

— С чего это? — резонно возразила тетка. — Я вас не звала.

— У вас на дворе опасный волшебный амулет. Хотим найти, пока от него людям худа не вышло.

Тетка на миг испугалась, потянулась к горлу рукой, но затем все с тем же упорством ответила:

— А вам откуда знать? Соседушки наклепали? Они от зависти еще и не такого понарасскажут.

Только после слов про амулет до меня стал доходить смысл происходящего. Пока Ратко был занят переговорами, я дернула за рукав Леля.

— Что за амулет-то?

Красавец повернул ко мне свое нахмуренное лицо и кивнул в сторону старостихи:

— Да вон, его и искать не надо — на шее у нее висит.

Я пристальнее присмотрелась к красным бусам на шее у тетки. Шарики сверкали слишком ярко — неудивительно, что соседка обратила на них внимание.

В это мгновение снова раздался скрежет, и хорошо утоптанная дорога у нас под ногами внезапно треснула. В узком, с палец толщиной, разломе показалась черная промерзшая земля.

— Откройте, пока никто не пострадал! — вновь заорал Ратко.

— Еще угрожать мне вздумали? Пошли прочь! И без городового не показывайтесь! Ишь, пусти их на порог — пол-избы вынесут!

— А вышибить ворота конечно же нельзя? — решила удостовериться я, оглядывая могучую фигуру горе-переговорщика.

— Нельзя, — остудил меня Лель. — Нас Вольга за репутацию своего дома потом в ступе в кашицу истолчет.

Какие все щепетильные! Пока я оглядывалась по сторонам, трещина у нас под ногами стала в два раза длиннее. Этак мы скоро во тьму подземную провалимся. Надо что-то срочно предпринимать.

— Ратко, подсади-ка меня! — Я потянулась к великану, словно маленькая девочка, просящаяся на ручки. Волшебник поднял брови, но просьбу исполнил, усадив меня к себе на плечо.

Наконец-то моя макушка оказалась над забором.

— Тетенька, вам бусы краденые достались! — уцепилась за штакетины я.

— Ничего не краденые, я их честно на базаре за тридцать копеек купила! Сгинь, сопливка, мала еще поклеп наводить!

— Тетенька, их у ведьмака украли, он ведьмачке хотел своей подарить! Не губите себя! Высосет вас это ожерелье досуха-дочиста! Вон все окрестные дворы уже страдают! — Я покосилась вниз на Леля и прошипела: — Что стоишь? Волшбуй давай!

— Брешешь, малявка! — побледнела тетка.

— А вы на руки свои поглядите. Ноготки-то желтеют, кожа морщинится уже. Да и пятна темные, вон они. Всю как есть высосет!

Не знаю, что там делал Лель — я на него не смотрела, — но чем больше тетка разглядывала свои руки, тем больше ужаса проступало на ее лице.

— И это только начало! — на радостях от удачной импровизации пообещала я.

Старостиха завизжала и попыталась сорвать с себя украшение, но замок не желал поддаваться трясущимся рукам.