Полина Гриневич - Цветок с пятью лепестками

Трель телефона в темноте прозвучала, словно сигнал тревоги, такой знакомый мотив из нескольких нот старинной песни. Спокойной обычно, но не сейчас. Сейчас она словно торопила, напоминала, что времени почти нет… А может, совсем нет.

— Фредааа! Где вы!

— Мы здесь! Может быть, ответишь на звонок? Твой телефон звонит не переставая!

Фредерика вынырнула из темноты, другой силуэт за ее спиной был едва различим.

— Изабель! Где машина! Где Генрих?

— Он поехал на паркинг, здесь оставаться было нельзя. Полиция не разрешает.

Испанка говорила так спокойно и, кажется, равнодушно, что Кира даже растерялась и не знала, что сказать. Фреда сунула ей в руки вновь оживший телефон, и она непонимающе уставилась на экран дисплея. Шесть пропущенных звонков буквально за полчаса! Весь мир нуждался в ней!

— Что мы делаем?

Голос Милана сразу привел ее в чувство. Некогда! Она отключила телефон.

— Маттео, а если пешком? Так, наверно, ненамного дольше?

— Минут пятнадцать-двадцать! В зависимости от того, как быстро вы в состоянии идти.

Ее словно обдало холодным воздухом. Ну что же, еще минут пять они потеряют. Возможно, это не так важно.

— Ведите же нас. Фреда, мы срочно идем в Пантеон. Это рядом.

Ноги уже несли ее вслед за итальянцем, хорошо, что ботинки были на таком удобном каблучке. Сзади застучала шпильками Изабель. Ну, так не пойдет.

— Изабель! Позвони мужу и скажи, чтобы ждал нас на другой стороне Тибра! Только не останавливайся, иначе можешь потеряться.

Через пару минут они уже выскочили на набережную. С реки тянуло самой настоящей прохладой. Голос испанки доносился словно из другой реальности.

— Он едет, как называется мост?

Маттео, не останавливаясь, крикнул на бегу ответ.

— Виктора-Эманнуила. Оттуда легче доехать.

Они уже бежали мимо белокаменных скульптурных групп и колонн. Черная вода внизу словно не текла, а стояла, масляно отражая свет многочисленных желтых фонарей. Фреда уцепилась за ее локоть и старалась выровнять дыхание.

— Почему мы так бежим, что случилось? Что-то с твоей… Уршулой? Я вижу, Милан здесь, но… Но кто этот итальянец?

Кира кинула на нее короткий взгляд. Почему бы и нет? Почему бы и не сказать?

— Уршула у инквизиторов. Они собираются проводить какой-то обряд. Ты знаешь что-нибудь про это?

Фредерика сбилась с шага и только через секунду или две покрутила головой.

— Я — нет. Вряд ли кто-то знает. — и, помедлив еще секунду, добавила. — Ты не боишься?

— Я? Я боюсь каждую минуту и секунду! Не говори мне больше ничего, или сейчас у меня начнется истерика!

У выезда с моста кто-то посигналил им фарами.

— Маттео, садитесь за руль. Я рядом. Генрих, назад. Все назад.

Что происходило за ее спиной, она уже не смотрела. Как-нибудь потерпят пять минут. Вперед, вперед. Может быть, они не опоздают. Может быть, ничего страшного не произойдет.

Машина внезапно затормозила. Площадь впереди была ярко освещена и прямо перед ней высился обелиск, будто белым шпилем стремящийся к темноте зимней ночи прямо в неизвестность.

В машине никто не произнес ни звука, лишь тяжелое дыхание стиснутых общей необходимостью людей подсказывало, что все за ее спиной ждут. Ждут, что скажет она. Итальянец повернул к ней совершенно бледное лицо, блеск огней с площади отражался в черных глазах.

— Приехали.

— Да, я знаю. Я чувствую. Помоги мне. Я что-то не могу открыть дверцу.

Через секунду он уже протянул ей руку. Волна слабости, охватившая буквально несколько мгновений назад, прошла, едва она почувствовала его прикосновение. Он действительно надеялся помочь.

— Милан, мужчины. Вы мне нужны. Вы должны мне помочь.

Этого визита Эстер не ожидала. Двое суток она была предоставлена собственным мыслям. Одна в комнате, без людей. Только молчаливая жрица храма, заходящая раз в день и не обращающая внимания на вопросы.

Двое суток в этой пустоте. Хотя, точно сказать, сколько прошло времени, она бы не решилась. Два визита жрицы, два раза она спала. Да, наверно, двое суток. Что все это означает, она не очень понимала.

Возвращаясь к событиям на поляне, она вновь внутренне содрогалась. Ужас, девушка испытала ужас, внезапно увидев вместо любимого самого страшного человека, встретиться с которым ей хотелось меньше всего. Отчаяние и слабость, сила и ярость. И огонь, который не тронул ее. Огонь, которым она… управляла? Эстер пыталась вспомнить, как это было, может быть, ей просто показалось? Но нет, она чувствовала пламя! Только немного по-другому. Огонь словно не слушался ее, а боялся с ней связываться. Он поспешил убраться в сторону, исчезнуть и затаиться где-то там, далеко в глубине. Но тогда, тогда это было управление пятой стихией! Как это было возможно?

Эти размышления помогали ей отвлечься от главного — неизвестности. Она была страшно благодарна своей телохранительнице. Иначе, наверно, мысли о Бахмане свели бы ее с ума. Но то, что он жив, и с ним все в порядке, оставляло надежду, что все как-то придет в норму, образуется. Хотя, как это могло нормализоваться? Она владеет пятью стихиями! Как и хранительница. Такого не может быть в принципе!

Страшно раздражала невозможность помыться и переодеться. Максимум, что она получила — влажные полотенца. С каким отвращением она в первый день стерла уже засохшую кровь Дахи со своего лица и рук! Она могла только надеяться, что удалось удалить все, ведь у нее не было даже зеркала. Что зеркала, не было даже гребня. Волосы перепутались, и разобраться с ними будет большой проблемой. Это все так раздражало!

Она бросилась на постель и зарылась головой в подушку. Невыносимо. Хорошо только одно — у Бахмана все нормально. Этот мерзавец признался, что не мог заставить ее мужчину предать! И она не предала его! И не предаст. Девушка вспоминала их последнюю встречу в Сузах. Ночь после царского приема они провели прямо во дворце. Прохладный ветер обдувал их тела, и, еще не отойдя от сладкой истомы, она гладила и целовала его лицо и плечи, шарила по груди, наслаждаясь силой и крепостью мышц. Он просто лежал, закинув руки за голову, и позволял ей делать все, что ей нравилось. Он отдыхал, набирался сил, а она дарила их ему через нежность, через ласку и страсть, передаваемую каждым прикосновением подушечек пальцев, через каждый вздох, каждое движение бедра. И все же, даже в этот момент она ощущала, что какая-то маленькая частичка мужчина была не здесь, не с нею. Что в мечтательности его взгляда, в улыбке нежности проскальзывала мысль о том, что он знает еще что-то, недоступное ей. Связанное с нею, обещанное ей в его далеких и пока недоступных ей мыслях. Но пока еще не ее. Из-за этого она не могла обладать им целиком и сердилась. Но старалась не показать этого, ожидая, ожидая признания. В тот момент она так и не дождалась. Дождалась другого, того, что и сейчас не могла не вспоминать с мечтательной улыбкой.