Анастасия Никитина - Колдунья из Угро

— Я сегодня же положу заявление об уходе по собственному желанию на стол твоему Гаврюшину. Две недели отработки по контракту придется перетерпеть, но потом ты меня больше не увидишь. Я, знаешь ли, тоже не горю желанием встречаться. Если это все, что ты хотела, то, может быть, уйдешь и позволишь мне заняться делом? Я все-таки пока еще здесь работаю.

— Смотри, не передумай, — фыркнула Марта, чтобы оставить за собой последнее слово, и вылетела из помещения службы безопасности.

Николай молча поднялся, закрыл за ней дверь, и, глотнув безнадежно остывший кофе, стал писать заявление.

В обеденный перерыв он отправился в отдел кадров. Но там его поджидал сюрприз. Девушка-секретарь, с сожалением поцокав языком, мол, как жаль, что такой хороший специалист уходит, сообщила:

— Николай, мне вот буквально час назад позвонили из директората. Там откуда-то уже знали о вашем решении. И мне было велено перенаправить вас туда. Вам придется лично объяснить нашему вицу, почему вы уходите.

— Да, спасибо. Я прямо сейчас так и сделаю, — скрипнул зубами Николай, догадываясь, откуда ветер дует. «Как же она тут умудрилась подгадить, — недоумевал он, поднимаясь по широкой лестнице на директорский этаж. — Нет, правильно я решил. Валить надо от этой стервы подальше». Секретарша встретила его каким-то странным взглядом со смесью жалости и презрения, и, не дав ему открыть рот, заявила:

— Вас ждут, Николай Евгеньевич.

Он пожал плечами и прошел в кабинет вице-президента.

Гаврюшин сидел за огромным письменным столом натурального дерева. Его жирная фигура квашней растеклась по дорогому кожаному креслу. Он постоянно потел и промокал багровое лицо большим клетчатым платком. Стол был девственно чист, если не считать компьютерный монитор устрашающих размеров. Николай хмыкнул, заметив в панорамном окне за спиной начальника отражение экрана: большой босс раскладывал простенький пасьянс.

— Здравствуйте, Алексей Михайлович, — поздоровался Николай, выкладывая лист с заявлением на полированную столешницу.

— Ну, здравствуй, здравствуй, Коля, — отозвался Гаврюшин, протягивая через стол пухлую ладошку. На заявление он даже не взглянул.

Николай осторожно, как бы не сломать, пожал влажные пальцы, похожие на склизкие сардельки, и с трудом удержался от того, чтобы не вытереть руку о брюки.

— Не ожидал я от тебя, Коля, — продолжил большой босс, жестом указывая на стул напротив. Николай сел, а он продолжил. — От кого-кого, но от тебя не ожидал. Вроде бы, сильный мужик, а повел себя, как тряпка. Неужели было так сложно уступить женской просьбе? Я понимаю. Семья не сложилась, ты расстроен, но к чему такая мелочная месть?

Николай сидел в полном обалдении и никак не мог сообразить, в чем, собственно, дело. Понятно, что это работа Марты, но догадаться, что хотят от него конкретно сейчас, у бывшего оперативника никак не получалось. Он так и сказал:

— Извините, Алексей Михайлович, но я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Так уж и не понимаешь, — погрозил пухлым пальцем Гаврюшин. — С мной-то мог бы быть и пооткровеннее. По-мужски, так сказать. Я, как любой мужчина, могу поставить себя на твое место. Сложно смириться с тем, что жена ушла к другому. Но это же не повод так себя вести.

— Все равно не понимаю, — упрямо повторил Николай.

Вице-директор осуждающе покачал головой:

— К тебе Марта сегодня приходила?

— Да.

— Просьбу свою тебе озвучила?

— Да.

— И, что, до сих пор не понимаешь? Тебя женщина просила не путать личные отношения с рабочими. Уговаривала тебя не бросать хорошее место из-за ревности и сиюминутной показухи. Беспокоится о тебе жена, несмотря на все прошлые обиды. Сердце у Марты доброе, котят на улице подбирает, бездомных собак подкармливает, о бывшем муже заботится. А ты что? Довел добрую женщину до слез. И все равно приволок свою бумажку. Не совестно?

Николай в прострации выслушивал эту нотацию. Котят подбирает?.. Он припомнил, какой скандал две недели бушевал дома, когда он принес Маркиза.

— Вы подпишете заявление? — выдавил он из себя, не зная, что еще можно сказать в подобной ситуации. Не объяснять же, что на самом деле из себя представляет его бывшая жена. Все равно в данный момент это будет воспринято, как глупая месть ревнивого придурка.

— М-да… — протянул начальник, которого прервали на середине слова. — Упорствуешь. А я-то думал поговорить с тобой по-мужски, отсоветовать от глупого поступка. Марту опять же порадовать. Но, вижу, что ничего другого ты не заслуживаешь. Уволен. Сейчас же. Без отработки. По обоюдному согласию. В бухгалтерии получишь расчет, трудовую, характеристику тебе напишут в отделе кадров. И благодари Марту. Не хочу ее расстраивать, поэтому не буду отражать нелицеприятные нюансы твоего характера в этой характеристике. Все. Свободен.

Вице-директор демонстративно уставился в монитор с пасьянсом, показывая, что разговор окончен.

«Как я жил с этой стервой столько лет?» — думал Николай, на деревянных ногах выходя из кабинета в состоянии откровенного ступора.

Николай проснулся поздним утром и, попытавшись подняться, со стоном свалился обратно. Голова трещала немилосердно, горло саднило, во рту ощущался какой-то гадкий привкус. «Это сколько же я вчера выпил? — подумал он, осторожно выбираясь из постели. — А, главное, ЧТО я пил? Глотка болит, будто кислоты наглотался».

Медленно, словно хрустальный сосуд, Николай донес себя до кухни и, обнаружив в холодильнике бутылку пива, жадно присосался к горлышку. Желудок завязался узлом в попытке выплеснуть жидкость обратно, но Николай, судорожно сглотнув, ему этого не позволил.

Он присел на табуретку и, чувствуя, как похмелье медленно отступает, попытался припомнить вчерашние события. Как он забирал свои бумаги из банка, Николай помнил четко. Потом он встретился с Максом, и они отлично посидели в пивнушке «Ягерхаус», обсуждая женскую суть. Уговорив по две литровые кружки пива и сойдясь на том, что имя женщинам вероломство, и даже слово «подлость» женского рода, они так обрадовались, что решили за это выпить водки, и выпили. А потом, кажется, еще выпили… И еще… Дальше в воспоминаниях зияла черная дыра.

Следующим, что он помнил, была бутылка какого-то дрянного пойла. Она стояла на ступенях у метро, где он сидел, а молоденький летеха-мент вежливо втолковывал ему, что здесь пить нельзя. Николай глотнул из горла, выбросил бутылку в урну, решив, что водка ему попалась невкусная, и поплелся домой. Поднявшись на свой третий этаж, он так утомился, что решил отдохнуть прямо в коридоре.

Проснулся Николай там же от того, что жиличка Агафья хлестала его по щекам и пыталась что-то втолковать про не открывающуюся дверь в туалет. Кажется, он пробормотал, что вот еще минуточку полежит, встанет и сам откроет. А дальше начиналась фантастика. Агафья шагнула в сторону и, взмахнув рукой, что-то прошептала. Черты ее лица заколебались, словно подернутые рябью. Бабий узел на затылке лопнул, и волосы пышной гривой рассыпались по плечам. Глаза заблестели травяной зеленью. Николай хотел было сказать ей, что она настоящая красавица, и тут обнаружил, что висит в воздухе. Мало того, повинуясь движению руки девушки, медленно летит в сторону своей комнаты. Он попытался дернуться и не смог пошевелить ни рукой, ни ногой. Мгновенье спустя мужчина уже приземлился на свою постель, а Агафья, склонившись над ним, опять что-то прошептала. Веки отяжелели, и сон навалился на него, как могильная плита.