Екатерина Федорова - Жена Берсерка

Потом он увидел Кресив, уже лежавшую и сейчас вытянувшую темноволосую голову в проход. Смотревшую на него жадно…

Харальд выскочил наружу, хлопнув дверью. Кинул взгляд на смутно белеющий в темноте снег, присел на корточки. Скребнул пальцами перед собой, набрал пригоршню. Поднес к лицу.

Кто-то прошелся тут прямо перед ним. Пахло кожей и железом. Один из его воинов. Если стражники, как они это всегда делали, шли за Сванхильд по пятам, то ее запах сейчас стерт, заглушен…

Мир перед глазами высветило красным — и он разглядел дорожку из глубоко вмятых следов, уходившую к фьорду.

Ермунгард, раскалено сверкнуло в уме у Харальда. Мог опять подослать одну из своих тварей — и заманить Сванхильд вместе с воинами к воде.

Он рванулся к фьорду.

На берег Харальд вылетел с разбега — и в глаза ему тут же бросились люди, замершие у самой воды. Пока он бежал, их закрывали от него корпуса драккаров.

Четыре силуэта. Сванхильд и трое воинов.

Стояли они неподвижно, и мысль о Ермунгарде опять прошлась по сознанию каленым лезвием. Хотя над фьордом вроде бы не было ни белесого тумана, ни слишком густых теней.

Но и в Веллинхеле никто ничего не видел, пока девчонка не дала ему ту пощечину, и он не швырнул меч в краке.

Харальд на ходу развернулся влево, едва не поскользнувшись на камне, покрытом ледяной коркой. Ринулся туда, где у кромки воды — впереди всех воинов, Хель их побери, — стояла Сванхильд.

Стражники опознали подлетевшего человека не столько по фигуре и лицу, сколько по секире с четырехгранным острием. У дальних концов стен, выходивших на берег, сейчас горели костры, так что лезвие и грани острия в навершии поблескивали, ловя отсветы.

Они едва успели посторониться, когда Харальд, налетев, свободной рукой сгреб Сванхильд за талию. Вздернул в воздух, прижав к себе.

И торопливо зашагал назад. Почти побежал — но сдерживал шаг, чтобы не споткнуться.

Мутная в ночи, темно-серая гладь фьорда дышала совсем рядом, толкалась в берег свинцовыми волнами.

Сванхильд охнула, но не смогла даже вцепиться в него — руки оказались прижаты к его телу. Покачнулась, скорчилась у его плеча, замерев.

Потом, подумал Харальд, уже добравшись до прохода между навесами. Все потом. Вот когда уберется подальше от воды — там и поговорит. Расспросит, что это за ночное стояние на берегу. И как получилось, что они туда пришли.

Стражники Сванхильд топали по камням за его спиной, отстав на несколько шагов.

Он остановился, только когда навесы оказались уже в половине полета стрелы. Поставил Сванхильд на землю — та судорожно вздохнула.

Харальд отловил под плащом тонкую руку, стиснул. Спросил, глянув в сторону воинов, успевших подбежать:

— Как случилось, что вы оказались на берегу? В такое время?

— Мы пошли следом за Кейлевсдоттир, как и положено, — объявил один из воинов. — Ты же сам сказал, ярл, что твоей жене позволено ходить по всей крепости. Только за стены выпускать нельзя. Так она туда и не шла. А про время в твоих приказах ничего не было.

— Это я идти, — безрадостным голосом подтвердила стоявшая рядом Сванхильд.

И всхлипнула.

Харальд помолчал, остывая.

Похоже, капкан сработал. И девчонка, вспомнив то, что должна была вспомнить, захотела постоять на берегу. Он, конечно, не этого желал и ждал…

Но как вышло, так и вышло. А всполошился он зря. Хотя тут лучше перебдеть, чем недобдеть. О Ермунгарде забывать не следует. И доверять ему — тоже.

А теперь нужно изменить приказы, отданные страже.

— Отныне, как только солнце начнет закатываться, Кейлевсдоттир должна возвращаться в опочивальню, — громко сказал Харальд. — И к берегу, за навесы, ее больше не пускать. За руки не хватайте, просто преграждайте путь. А Сванхильд Кейлевсдоттир, которая меня сейчас слышит, думаю, поймет, что своим непослушанием она делает плохо только самой себе — и воинам своего мужа…

Он рассчитывал на то, что Сванхильд, со своей вечной жалостливостью, усовестится. И в другой раз не полезет к воде. Сама начнет возвращаться, когда положено.

— Цепь сажай, — дрожащим голосом посоветовала ему вдруг девчонка. — Конец им давай.

И попыталась было выдернуть руку, но он не отпустил. Перед глазами еще гуще плеснуло красным…

Только прохладная ладонь, зажатая в кулаке, успокаивала.

Я с тобой еще поговорю, мысленно пообещал ей Харальд. А может, и на цепь посажу, как сама же и подсказала…

Он проворчал, обращаясь к своим воинам:

— Вы все поняли? С теми, кто выйдет на стражу завтра, я тоже поговорю. А сейчас… тут по крепости бегает пара людей из тех, что должны охранять вход в мой дом. Найдите их, пусть возвращаются назад. Потом идите отдыхать.

Он снова подхватил Сванхильд, вскинул, наполовину завалив на свое плечо. На этот раз она успела освободить руки — и вцепилась в его рубаху. Молча.

Харальд тоже нес ее молча — до тех самых пор, пока за ними не захлопнулась дверь опочивальни. Затем прислонил секиру к одному из сундуков и сбросил Сванхильд на постель. Тут же улегся сверху, не давая встать.

И, приподнявшись на локтях, начал расстегивать на ней пряжку плаща. Потребовал, не глядя ей в лицо:

— Говори, что случилось. Я слушаю.

Она дернулась возмущенно. Но освободиться не смогла — он для ее силенок был тяжеловат. Помолчала, потом всхлипнула. Попыталась вскинуть руку, по локоть прижатую полой плаща.

Харальд молча перевалился на один бок, откинул полу, освобождая руку.

— Харальд, — сказала наконец девчонка, раза два хлюпнув носом и снова всхлипнув. — Ты дал Красаве рабыню.

Сработало, удовлетворенно подумал он. Ну, посмотрим, что она скажет дальше.

— Дал, — согласился Харальд, по-прежнему не глядя ей в лицо. Перевалился на другой бок, откинул вторую полу.

Сванхильдпод ним снова дернулась, уже посильней.

Но ни слова не сказала. И он посмотрел ей в лицо.

Она плакала. По вискам от синих глаз протянулись размазанные дорожки от слез, щеки тоже были мокрыми. Даже под носом поблескивало…

— Я дал ей рабыню, — уронил Харальд. — И что?

Он распустил узел под шеей, державший платок вишневого шелка. Подумал — ей идет этот цвет. И красное тоже идет. Надо сказать, чтобы на йоль она надела красное платье.

— Я больше не ложиться в постель, где лежать Красава, — напряженно объявила Сванхильд. Даже дрожь из голоса куда-то пропала.

И Харальд долю мгновения осознавал, что же именно она сказала.

А когда понял, то чуть не расхохотался. Бабы, подумал он, глядя на Сванхильд все с тем же равнодушным выражением лица, что было у него и до этого. Так она решила, что рабыня — это милость, которую он оказал, потому что снова хочет ее темноволосую сестру?

Если бы Кресив его интересовала, он не стал бы ее пороть.