Екатерина Федорова - Жена Берсерка

С волками жить, по-волчьи выть, говорила бабушка Маленя.

— Я подожду на улице, — выдавила Забава. Губы двигались с трудом. — Тут жарко.

— Да-да, — торопливо согласилась Тюра. — У нас натоплено, а ты в плаще. Иди, мы сейчас тоже выйдем.

К Красаве Забава зашла лишь поздно вечером, когда стемнело.

Гудню и Тюра, поводив ее по сыродельне, потащили осматривать кладовую с мехами. И велели отобрать для себя несколько штук из связок, висевших на длинных жердях. Чтобы сшить, как ей сказали, плащи и шапки на зиму. Женские, из пышных мехов.

Забава, не глядя, ткнула в одну связку, но Гудню решительно качнула головой.

— Это не пойдет. Жена ярла должна носить лучшие меха из его кладовой. Хватит ходить в плащах из медвежьей шкуры — они хороши только для мужчин. Месяца через полтора наступит йоль, праздник длинных ночей. И если в Йорингард явятся гости из округи, они должны видеть, что свою жену ярл Харальд одевает достойно. Вон там — серебристый песец. А в том углу висит соболь.

— Можно еще сшить плащ из шкур белька, — вмешалась Тюра. — Для дней, когда уже не будет морозов, перед самой весной. И плащ на чернобурых лисах.

Гудню одобрительно кивнула, и они вдвоем принялись рассматривать связки, переворачивая шкуры и разглядывая мездру.

Забава, стоя рядом, ждала. Думала со страхом — выходит, от меня ждут, что я буду наказывать рабов. А давно ли сама была рабыней…

Она едва дождалась, пока Гудню и Тюра, отобрав охапки связок, подвесят их на жердину у входа — чтобы прийти за ними с утра, вместе с женщинами, что жили в женском доме, и теперь каждый день шили, заполняя сундуки не только в опочивальне Харальда, но и в соседней, стоявшей пустой. Попрощалась с невестками, когда те начали запирать дверь на замок. Развернулась и пошла к рабскому дому.

Даже не оглядываясь, знала, что невестки сейчас смотрят ей вслед.

Красава сидела на нарах. Какая-то заморенная рабыня, опустившись рядом на колени, растирала ей ноги. Увидев Забаву, посмотрела на нее измученным взглядом, не вставая.

Красава махнула рукой, прошипела:

— Пошла отсюда. Не видишь, ко мне сестра пришла.

Рабыня вскочила, тут же отступила, скрывшись в тени между нарами. Забава проводила ее взглядом. Странно — прежде, когда она приходила к Красаве, такого, чтобы за ней вот так ухаживали, не было.

И от того, как рабыня посмотрела в ее сторону, стало почему-то стыдно. Словно она стояла рядом с полыньей, в которой кто-то тонул — а руки не подавала.

Сестра тем временем поднялась, отвесила неглубокий поклон. Со стоном выпрямилась.

— Спасибо, Забавушка, что обо мне не забыла. Что проведываешь. И мужа вот упросила, чтоб рабыню мне в услужение дал.

Забава застыла. Все, что слышала сегодня от Гудню с Тюрой, разом вспомнилось. Сердце заколотилось так, словно на горку — да с ведрами забежала…

— Харальд дал тебе рабыню в услужение? — медленно выговорила она.

— Дал, — медовым голосом подтвердила Красава. — Сам пришел, сам же и рабыню привел.

Она вгляделась в лицо Забавы ястребиным взглядом, с острым прищуром.

— А ты, выходит, и не знала? Это ярл решил мне рабыню дать? Без тебя? Не по твоей просьбе?

Забава одно мгновенье смотрела на нее, раздумывая, что сказать.

Если Красава узнает, что она о таком не просила — сразу решит, что Харальд вновь о ней вспомнил.

И будет права, с ужасом поняла Забава. Он и раньше с ней тешился. И теперь сам к ней пришел, рабыню в услужение привел. Чтобы быстрей поправлялась?

Потом, может, и в женский дом Красаву переведет.

А ей придется делить с ней Харальда. Как тем женам конунгов, о которых рассказывала сегодня Гудню. И Тюра.

Правда, Харальд Красаву чуть до смерти не запорол. Но Красава ему это никогда не припомнит, не посмеет.

А самому Харальду так и вовсе — как с гуся вода. Он с бабами и похуже вещи делал. На куски их рвал.

Не хочу, подумала вдруг Забава с безысходным отчаянием.

И ощутила ярость.

Кого бы другого потерпела — раз так принято у небедных людей. Но не Красаву. Не ее. Чтобы та опять потом насмехалась…

А она еще к ней бегала. Заботилась. Жалела.

Но теперь-то что делать? Пойти к Гудню и Тюре, чтобы те сделали все так, как для себя устраивают?

Это уже смертоубийство получается, подумала Забава, слушая, как гулко бьется в груди сердце. Только прежде Харальд сам своих баб убивал — а теперь она за его баб примется…

Прежде хоть было честнее. Зверем был Харальд, и жизнь у его баб была недолгой. А нынче она начнет зверствовать — тишком да молчком, ничего ему не говоря, как Гудню с Тюрой советовали.

Забава стояла ни жива ни мертва. И видела, как на лице Красавы уже проступает понимание. Рот растягивается — улыбчиво, довольно.

Следовало соврать, что да, просила, мол. Умом Забава это понимала.

Но не хотелось ни врать, ни видеть улыбку Красавы.

Она развернулась и двинулась прямо на стражников, стоявших у нее за спиной. Смотрела на них невидяще, глазами, на которые уже навернулись слезы. Мужики торопливо попятились, тоже разворачиваясь и устремляясь к выходу…

Выйдя из рабского дома, Забава зашагала к фьорду.

Самый старший из стражников, идущих за ней, на ходу покачал головой. Время позднее, ярл наверняка уже в своей опочивальне — и ждет там молодую жену. Не туда торопиться Кейлевсдоттир, не туда…

Харальд вошел в опочивальню — и впервые за все это время застал ее пустой.

Видно, невестки Кейлева задержали девчонку, подумал он. А после этого Сванхильд еще и побежала к сестре.

И может, прямо сейчас разбирается с Кресив, довольно решил Харальд, расстегивая пряжку плаща. Ради такого дела можно и подождать.

Он достал точило, пристроился на сундуке с секирой в руках. Та была острой, но лишний раз подправить лезвие никогда не помешает…

Только Сванхильд все не было. И Харальд, пройдясь несколько раз точилом по секире, нахмурился. Вспомнилось вдруг, как Ермунгард хотел сманить Сванхильд в море. То, как сам он по-бабьи сомлел на пожаре. И ведь думал потом, что Одину девчонка тоже мешает. Если уж серебро у него на теле гаснет после ее прикосновения…

Харальд спешно отшвырнул точило, схватил секиру и вылетел из опочивальни, не накинув плаща. Остановился у двери на хозяйскую половину, рявкнул трем стражникам, сторожившим вход:

— Двое из вас — бегом по крепости. Ищите мою жену. Как найдете, сразу же ведите в опочивальню. Я в рабский дом…

Потом он развернулся и молча, тенью побежал к рабскому дому, где держали Кресив.

Рабыни уже укладывались спать. Харальд, влетев, замер у входа, где на полке горел единственный светильник. Вгляделся в темноту между нарами.

Сванхильд тут не было. Кресив спала не так уж далеко от двери, девчонку — или стражников, везде ходивших вместе с ней — он разглядел бы сразу.