Екатерина Федорова - Похищение славянки

Но мысль эта ее не напугала.

Найти нужную расселину Харальду помогла луна, успевшая к этому времени взойти и подняться над далекими крышами Хааленсваге.

Без нее ему пришлось бы бродить по краю скал до рассвета — но в серебристом свете за одним из каменных обрывов блеснуло что-то светлое. Лунные лучи лишили волосы рабыни золотистого отлива, но взамен подарили им неяркое сияние, какое бывает у песчаных дюн, на южном берегу Нартвегра.

Харальд склонился над расщелиной. Прислушался. Тихим эхом, гуляющим меж каменными стенами узкой трещины, доносилось до него ее дыхание. Он вдруг с изумлением понял, что девка спит. Однако…

Она раскроила крышу его дома его же топором, сбежала, оставив ложный след, ночью в темноте отыскала расщелину на краю скал. Как-то сползла туда, затаилась — и спокойно уснула.

Харальд снова, уже в который раз, улыбнулся.

Для спуска он выбрал устье расщелины — так, чтобы отсечь рабыне путь к бездне над морем, если она вдруг проснется. Кто знает, в какую сторону может толкнуть девку отчаяние? Спустился тихо, нащупывая уступы ногами в мягких сапогах и помогая себе руками. Потом двинулся вверх, осторожно ступая по дну — к собравшемуся в комок телу, застрявшему меж извивов каменных стен. Кажется, она была укрыта его мехами. Покрывалом из волчьих шкур, которое до этой ночи лежало на его постели.

Луна сияла наверху, заливая ущелье голубоватым светом, очерчивая неровные каменные уступы. Рабыня неровно вздохнула во сне, двинулась на камнях.

Харальд уже занес руку над покрывалом, как вдруг у него мелькнула мысль. Он собирался попробовать подарок брата этой ночью — но в его опочивальне сейчас толкутся рабы, заново настилая крышу. Так почему бы не заняться этим здесь? И сейчас?

Даже если что-то случится… Харальд вскинул голову, глянул на луну. На этот раз тело рабыни просто не найдут. Море близко…

Он устал от пересудов за спиной и испуганных взглядов. Славянка станет просто сбежавшей рабыней, которую так и не нашли.

Потому что сегодня кровь его отца опять проснется в нем, Харальд это чувствовал.

Ермунгард, Мировой Змей, одно из порождений Локи, любил играть с человеческой плотью. И дар этот передал своему сыну…

Лунный свет играл в расселине, выбеливая голову рабыни. Исхудавшее лицо казалось детским под пышной шапкой светлых волос — а сбоку, из-под покрывала, выглядывал кулак. По размерам как раз такой, какой бывает у мальчишки лет девяти-десяти, не больше.

Правда, у мальчишки из Нартвегра, подумал Харальд.

Изгиб согнутого колена, укрытого мехами, закрывал от его взгляда то, что девчонка держала в кулаке — но над сжатыми пальцами поблескивало серебро. Округлая грань подозрительно напоминала навершие кинжальной рукояти. Точно такая же рукоять была у кинжала, заткнутого сейчас за пояс Харальда…

Стоя у ног спящей рабыни, Харальд расстегнул тяжелый пояс из наборных блях, уложил его вместе с кинжалом на камни. Неторопливо, так, чтобы не брякнуло. Скинул рубаху.

И, присев на корточки, мягко потянул на себя покрывало, открывая рабыню. Нахальная девчонка оказалась облачена в его одежду. Оставшись без мехов, она еще сильнее подтянула к животу колени.

Одно мгновение Харальд решал, как лучше овладеть рабыней — сначала разбудить, а уже потом начать сдирать одежду, или дать ей возможность проснуться уже в его руках? Пожалуй, сбежавшая девчонка заслуживает того, чтобы напугать ее до полусмерти.

В другое время Харальд, может, и пожалел бы ее, но сейчас его пальцы уже напряглись, приготовившись впиться в плоть.

Кровь Ермунгарда звала.

Он подался вперед, положил руку на пальцы рабыни, сжимавшие рукоять его кинжала. Другой рукой потянул ее за плечо, переворачивая.

Так, чтобы она раскрылась навстречу ему.

Славянская девка проснулась не сразу. Сначала вздохнула прерывисто, шевельнулась под Харальдом, не открывая глаз. Свободная рука, та, что без кинжала, двинулась было к лицу — но по дороге бессильно опала, откинувшись на валун сбоку.

Она походила на спящее дитя, светлые волосы сияли в лунном свете, окруженные мрачными темными глыбами расселины. И пальцы откинувшейся руки раскрылись навстречу лунному лучу…

Сам не зная почему, Харальд сделал то, чем никогда не занимался с рабынями — поцеловал девчонку в губы. Рот его ощутил упругий изгиб верхней губы, покрытой трещинками, какие появляются у женщин с их нежной кожей, когда они слишком долго пробудут в море. Сладко-солоноватый вкус, прохладно-жемчужная гладкость зуб…

И облако запаха, висевшее вокруг девчонки, перекрывавшее все, даже аромат моря — трава, чистота, дикая мята, свежесть… запах ее забивал Харальду дыхание, кружил голову. Он надавил ртом и языком, заставляя ее пошире раскрыть губы, краем глаза наблюдая за тем, как сонно, дремотно подрагивают ресницы, приподнимаясь. Как испуганно распахиваются потом глаза…

Как Харальд и ожидал, первое, что сделала девчонка — забилась под ним и попыталась вскинуть руку с кинжалом. Тонкое запястье под его пальцами напряглось, задергалось, пытаясь вырваться.

Единственное, что оставило у него тонкую тень сожаления — испуганная девчонка перекатила голову по валуну. И мягкость ее рта под его губами исчезла.

Самое забавное, что она даже не кричала. Смотрела с ужасом, дышала тяжело — но молчала. Обычно его жертвы вопили. И той части, которую Харальд получил от отца, это нравилось.

Он вспомнил несколько славянских слов, которые заучил, когда только начал ходить в походы. Спросил, не меняя положения:

— Имя?

Забаве снился кошмар. Вокруг было светло — но не так, как днем, а как бывает незадолго до рассвета. Скалы вставали вокруг узкой тесниной — темные, с просинью. И человек, нависший над ней, на человека не походил.

Лунный свет обрисовывал изгибы широких, сильных плеч, мощную шею, словно свитую из вздувшихся жгутов. Голову с короткими косицами — одна из них как раз сейчас кончиком щекотала ее щеку.

Но отодвинуться Забава не могла, потому что правую руку прижал к камням снившийся ей человек. В самом начале кошмара он даже как будто целовал ее…

Тело, обессиленное голодом, ощущало все отстраненно. И валуны снизу уже не казались такими жесткими, как раньше, и тело не тряслось от холода. Все немного кружилось, плыло, удаляясь и приближаясь.

А потом тот, кто ей снился, сказал по-славянски, чисто, разборчиво:

— Имя?

И Забава поняла, что это не сон. Ужас смыл все мысли. Она сделала единственное, что могла сейчас — с размаху врезала нависшему над ней мужику по щеке.

Когда девка залепила Харальду пощечину — и по его задубелой коже скребнули тонкие девичьи ногти — он не стал отстраняться. Хотя мог. Вот и началось веселье. Выщелкнул из тонких пальцев собственный кинжал, швырнул его наверх, за край расселины. Девчонка за это время успела еще раз ударить по лицу.