Анастасия Акулова - Танцовщица и султан [СИ]

Бальный зал слепил глаза — до того был пестр. Стены украшены необыкновенными фресками из сюжетов местной мифологии, мозаичный пол, канделябры, сотни свечей, огромный пиршественный стол, сервированный серебряной, фарфоровой и хрустальной посудой, сплошь уставленный самыми разными блюдами, вплоть до целой свиньи с яблоком во рту… Обстановка мало напоминала те романтические фантазии о балах в стиле восемнадцатого-девятнадцатого века, скорее те, что я видела в французских и английских фильмах о придворной жизни шестнадцатого века. Даже наряды дам и господ оказались примерно такими же. Широкие накрахмаленные воротники у мужчин, длинные, высокие — у дам, сложные прически и необъятных размеров юбки (явно с железными каркасами. Как они в таких садятся, вот вопрос?), щедро украшенные веера, шелк, атлас, бархат, сияющие в отблесках свечей драгоценности, негромкие разговоры и звонкий, несколько фальшивый дамский смех… Все смешалось перед глазами в тысячи ярких пятен, затеявших быстрый хоровод вокруг. Жарко, тесно, немного неуютно: все вокруг то и дело грациозно расшаркиваются друг перед другом, едва не выворачивая ноги в реверансах, а я лишь тупо хлопаю глазами и вежливо киваю при необходимости, растерявшись и подчас не успевая сориентироваться.

Естественно, к этому балу меня готовили задолго, так что я особо не беспокоилась: не только зал походил на средневековый, но и танцы в общем-то тоже — простенькие, иногда откровенно скучные, но чаще — бешеные, состоящие из беспрерывного кружения дам. Придумывал это явно какой-то мужик, причем не слишком добрый, ибо после получаса таких «кружений» перед глазами вертелись звездочки и ноги не держали. По крайней мере у меня. Более того, еде уделялось внимания больше, чем танцам, так что это, скорее, нечто переходное от простых и шумных, немного диких средневековых пиров к непосредственно балам.

Большинство гостей уже сидели за очень длинным шведским столом в четком иерархическом порядке. В центре, конечно, король: еще довольно молодой и привлекательный красавец-мужчина. Неплохо сложенный синеглазый блондин в пестрой ало-золотой мантии на плечах привлекал многих дам, особенно вкупе с таким аксессуаром, как высокая, украшенная рубинами золотая корона, будто сошедшая с иллюстраций. Он вяло переговаривался с кем-то, неискренне улыбался, но хитрый прищур и блеск глаз выдавали легкую заинтересованность. Он, в отличие от меня, явно чувствовал себя более чем комфортно. Недавняя кончина королевы его определенно волновала мало.

Поток бессмысленных слов мгновенно иссяк, словно по сигналу, когда коротко раздались короткие величественные звуки труб. Церемониймейстер, высокий, худощавый, прямой как палка и в смешной шляпе с длиннющим пером, властно постучав несколько раз увесистой тросточкой, пробормотал скороговоркой нечто длинное, пафосное и малопонятное — вероятно, имена и титулы правителя.

Все гости, которые сидели тут же встали и, сложив перед собою руки, склонились, опустив взгляд. Я сделала то же самое, лишь украдкой поглядывая на пришедших, коих было около десяти человек свиты и, естественно, сам султан.

Лет двадцати пяти-тридцати на вид, среднего роста, атлетически сложенный, с темными короткими волосами, бронзовой кожей и черными глазами, в которых, казалось, навсегда застыл отблеск пламени, он шел так, как только царям и можно — с гордой, величественной осанкой, твердостью поступи и солдатской выправкой. В довольно простом восточного типа черном кафтане, отороченном мехом, он казался проще и в то же время мужественнее того же короля, который рядом виделся почти женоподобным. Его взгляд скользил по толпам и не останавливался ни на ком.

Ух ты ж. На секунду и меня проняло, что уж говорить про более чувствительных дам, которые всем своим видом показывали, что вот-вот хлопнутся в обморок от переизбытка чувств. В тоже время какое-то неприятное ощущение царапнуло: не люблю столь надменных. Наверное, потому что сама такая, но это уже мелочи.

Где-то минут десять двое монархов обменивались витиеватыми изречениями, благо, язык в этом мире единый для большинства стран. Из всего этого мой скучающий ум уловил последнее:

— …В таком случае, объявляю бал открытым.

Некоторое время, буквально минут десять-двадцать, я с радостью скучала, забившись в самый дальний угол и со спокойным сердцем отшивая всех желающих со мной потанцевать, но по истечении этих благословенных минут «родители» единодушно выдали мне такую тираду (при том не проронив ни одного бранного слова), что все виртуозные студенческие трехэтажные маты нервно курят в сторонке. Так и хотелось сказать: «Подождите-подождите. Говорите медленнее, пожалуйста, я записываю». Вряд ли они поверили моему демонстративно покаянному виду, но отстали довольно быстро, проследив, чтобы указания я выполнила: танцевала со всеми подряд до обморока. А сами отправились к столу… Нет справедливости в жизни.

Вздохнув, я благосклонно кивнула какому-то настырному пижону, позволяя увлечь себя в этот бешеный вихрь… И ладно бы только это: к середине бала, когда меня уже раздражал весь мир, было объявлено о том, что настало время дебютанткам показать себя. Это, как я уже успела узнать, обязательная часть такого бала, и выбирают сторону, с которой дочь смотрится лучше, опять же родители. Графиня выбрала для меня игру на клавесине, и я, немного подумав, мерзко улыбнулась, уловив шанс избавиться от откровенно задол… ээ, слегка поднадоевших мне ухажеров.

Когда-то я почти пять лет училась в музыкалке на фортепиано, но, во-первых, клавесин-таки отличается от него, и во-вторых я хотела не покрасоваться, а как раз наоборот. Потому, размяв гибкие тонкие пальцы, я (со все той же мерзкой улыбочкой) взялась исполнить отдаленное подобие «маленькой елочки», при этом громко напевая слова, намеренно фальшивя. Кислые мины слушателей и злые — «родителей» стали мне лучшей наградой. Я прямо-таки воспрянула духом. Правда, бодрость долго не продержалась: граф и графиня так гневно ломились через толпу, что я слегка испугалась и сочла за лучшее улизнуть. А точнее схватить первого попавшегося кавалера и кружиться в танце под веселую мелодию, исполняемую талантливой скрипачкой из дебютанток.

Как и предсказывала, ближе к концу бала у меня страшно кружилась голова, и я чисто из мести оттоптала ноги всем своим партнерам. Они, конечно, мало виноваты в том, что тут такие свистопляски в моде вместо изящного вальса, но меня на тот момент это не волновало. Все внимание сосредоточилось на том, чтобы не упустить момент, и я не упустила. Буквально минут за пять до того, как должно было начаться представление, я сделала вид, будто мне резко стало плохо (бледность и головокружение немало помогли) и с вежливой улыбкой сбежала в будуар, а оттуда в маленькую, тесную и душную гриммерку. Там было так много народу, что мое появление, похоже, вообще не заметили, чему я только порадовалась. Расшнуровывать мудреный корсет и снимать увесистое платье оказалось нелегкой задачей, но я, ругая на чем свет стоит все эти путающиеся кружева и закорючки, с нею справилась. После пришел черед одевания — ало-золотой костюм уже ждал меня. Очень плотный, усыпанный сияющими камушками топ красиво приподнимал грудь, а красная, как кровь юбка в пол была расшита золотой нитью по подолу, что вобще-то немного безвкусно, но при поворотах создавало красивую игру света и оттенков. Темные с шоколадным отливом волосы я собрала и спрятала под иссиня-черный парик, достающий кончиками до талии, как можно ярче выделила глаза подводкой со стрелами и легкими тенями, а остальную часть лица спрятала под плотной паранджой. Руки украшали тонкие звенящие браслеты, а глаза сияли, как у кошки в темноте… Игриво потеребив выбившийся локон, я лукаво улыбнулась своему отражению и последовала за остальными выступающими.