Василий Криптонов - Палач, скрипачка и дракон

— Что?! — вырвалось у Энрике. — Я…

— Три!

Нильс крепче сжал ее пальцы и сказал:

— Твой выбор, Рика. Свой я сделал.

— Два!

— Энрика Маззарини, согласна ли ты выйти замуж за меня, Нильса Альтермана, дабы пребывать вместе и в жизни земной, и в жизни загробной, доколе не будет воли Дио нас разлучить?

— Один!

Мир закружился перед глазами, лопнул и рассыпался, осколки полетели в пустоту. В ту же пустоту затянуло Энрику. И та же пустота поглотила ее ответ.

Возле церкви Дио в небольшом городке Вирту собралась толпа самых ревностных прихожан, удивленных тем, что долго не начинается служба. В первый день нового года службу обычно начинали в полдень, вместо обычных восьми часов утра, но вот городские часы пробили один раз, а церковь все пуста и закрыта.

Поползли разговорчики. Кто-то предположил, что Фабиано умер, и эта байка, облетев всех, внезапно обратилась в уверенность, назывались даже точные обстоятельства смерти и высказывались предположения относительно того, как будет дальше.

— Ламберто не потянет, — вздыхали одни. — Нет в нем этого, самого…

— Нового жреца пришлют, — категорически утверждали другие.

— Церковь закроют, — сокрушались третьи.

Но вот к церкви подошли менее ревностные прихожане, зато с закопченными лицами и пропахшими дымом одеждами.

— Дом у Фабиано сгорел, — ошеломленно говорили они. — Как спичка. Раз — и нету. Сам он на колдунов считает. Они, говорит, ночью много бед наворотили. Казнить, говорит, надо.

— Да как же он говорит, коли помер?

— Чего несешь-то, бестолочь? Где он помер, когда я его десять минут назад, как тебя видел! Он к Ламберто пошел, умыться. Сейчас придет и все расскажет.

— Рокко-то, говорят, нынешней ночью скрипачку нашу укокошил, а с ней — Нильса, за каким-то интересом.

— Энрику?! Вот скотина какая! Это Фабиано верно говорит — надо ему башку-то отпилить.

— А за него Аргенто встал. Сейчас, верно, двинем, с факелами. Суд вершить.

— Рику-то жалко… Только-только в возраст вошла.

— А еще, слышал, час назад ее призрак видели, в свадебном платье, — в дом к родителям заходила.

— Это днем-то призрак?

— А призраку какая разница, день там или ночь?

— … каждую ночь теперь сидит в музыкальном классе и плачет, что учеников нетути…

— Какую «каждую ночь», дура? Ее только этой ночью-то и убили!

— Вот этой ночью и плакала, и сказала, что и вперед так будет, пока хоть один учиться музыке не захочет — эт Диаскол ее так проклял…

Гомон стоял уже невообразимый, но все голоса разом стихли, когда на тропинке, ведущей к церкви, появились Фабиано и Ламберто в сопровождении трех карабинеров. Толпа расступилась, пропуская жрецов к церкви. Ламберто остановился на первой ступеньке, Фабиано же поднялся на крыльцо и повернулся к прихожанам суровым, но изрядно помятым лицом.

— Живой, кормилец! — запоздало растрогалась старушка, чем вызвала сдержанные смешки.

Карабинеры тоже встали у крыльца, и, устрашенные их грозным видом, люди отступили. Только после этого Фабиано начал говорить:

— Дети мои! — провозгласил он. — Происками Диаскола не будет сегодня столь любимой вами душеспасительной службы.

— Досада! — заорал Филиберто Берлускони, с чувством ударив себя в грудь кулаком.

— Сегодня, — продолжал Фабиано, — Дио хочет от нас другого. Мы должны оставить смиренные молитвы и силой защитить себя от Диаскола, свившего гнездо в доме презренных колдунов. Великая скрипачка Энрика Маззарини, невеста моего сына — погибла. Нильс Альтерман, командир наших доблестных карабинеров — мертв. Мой сын, мой милый, благочестивый сын Гиацинто пропал без вести и, скорее всего, тоже мертв. А в довершение всего колдуны сожгли мой дом…

— А еще, — прозвучал вдруг веселый голос, — я во всех колодцах ночью воду выпил, а взамен чистейшего пива налил — бегите, проверяйте!

Заволновались, разворачиваясь, прихожане, и увидели как всегда веселого и довольного Рокко, шагающего к церкви рядом с Аргенто Боселли. В руке он нес саквояжик, судя по всему, увесистый. Рядом, напевая веселую песенку без слов, прыгала Ванесса.

— Ну чего, священство? — спросил Рокко, останавливаясь в пяти шагах от толпы. — Командуй расстрел. Грехи наши тяжкие, двух человек ночью в могилу свели. Употелись воскрешать.

И он шагнул в сторону, как и Аргенто с Ванессой, уступая дорогу мертвецам.

— Призрак! — закричали в толпе.

Но никто не поддержал крика, потому что Энрика, хоть и бледная, сверкала глазами точь-в-точь как живая и была вовсе не в свадебном платье, а в своем обычном пальто, и в правой руке держала кофр со скрипкой. В общем, выглядела она совершенно обычно, если не считать того, что левая ее рука вцепилась в большую ладонь Нильса Альтермана. И на безымянном пальце в набирающих силу лучах солнца поблескивал золотой ободок обручального кольца. Такой же, как и на левой руке Нильса.

Справа от Энрики шла Лиза, но она, как и идущие следом Герландо и Агата Маззарини, остановилась возле семьи колдунов. Лиза взяла за локоть Рокко, чем довела изумление горожан до предела.

— Вольно! — скомандовал Нильс карабинерам.

Те прыснули в сторону, освобождая дорогу. Фабиано молчал, переводя взгляд с Нильса на Энрику и обратно. Наконец, что-то решив, попытался выдавить улыбку, но Нильс не дал ему сказать ни слова:

— Ну что, ваше святейшество? Ключик потеряли? Позвольте, я открою.

Из левого кармана он вынул невиданный пистолет. Он даже похож не был на привычное оружие, но все сразу догадались, что это такое. Фабиано сообразил быстрее остальных и шарахнулся в сторону. Упал бы с крыльца, но его, застонав от натуги, придержал Ламберто.

Пистолет громыхнул, вспугнув стаю ворон с крыши церкви и заставив прихожан зажимать уши руками. Врезной замок улетел внутрь. Нильс пинком отворил дверь. Пара зашла в церковь. Вслед за ними проскользнула колдовская семейка с Лизой, Герландо и Агатой. Следом побежали Фабиано и Ламберто, а там уже потянулись горожане.

— Свет! — крикнула Ванесса, шагая по спинкам стульев. Она хлопала в ладоши, и от каждого хлопка зарождался блуждающий огонек, отправлялся в бесконечное странствие по церкви, которая быстро освещалась, несмотря на закрытые ставни. — Музыка! Новый год!

Подойдя к алтарю, Нильс подсадил Энрику и сделал шаг назад. Поймал сброшенное ею пальто, потом — кофр. А Энрика в своем самом лучшем черном платье повернулась лицом к прихожанам и улыбнулась:

— Дорогие мои и любимые жители Вирту! Вы даже не представляете, как я рада вас видеть. Я думала сказать многое, хотела кричать слова обвинения, ругаться и оскорблять. Но теперь ничего этого мне не хочется. Я здесь, чтобы просто подарить вам подарок. Единственный, на который я способна. Вернуть вам частичку того, что вы незаметно потеряли.