Мария Заболотская - Рыжая племянница лекаря. Книга 3 [СИ]

Всю ночь я просидела у кровати Хорвека, прикладывая к его лбу сбрызнутую уксусом тряпицу – бывшего демона одолевала горячка. Иногда ему удавалось в бреду произнести какие-то слова, и огонь свечей начинал потрескивать, меняясь в цвете.

– Проклятая бесовская душа, – ворчала я, изнемогая от беспокойства и беспомощности. – Колдует даже в беспамятстве! Прекрати! Прекрати сейчас же! Дались же тебе эти чары…Зачем согласился помогать? Ведь знал же, чем это обернется? Знал?..

– Знал, – вдруг ясно и четко ответил Хорвек, взгляд которого на мгновение прояснился. – Но еще я знаю, для чего ко мне вернулись чары, и не буду обманывать судьбу.

– И для чего же? – вскричала я, с досадой бросив очередной компресс на пол. – Чтоб исцелять первых встречных, пока из самого дух вон не выйдет?

Мне показалось, что едких слов моих он не услышал – вновь лицо его покрыла испарина, глаза закатились. Но немного погодя он, хрипло вдохнув, невнятно произнес:

– Нет… Для того, чтобы еще раз предать…

– Сдается мне, сударь, вы все-таки бредите, – с досадой сказала я, так и не дождавшись дальнейших объяснений.

Однако после этого короткого разговора дела больного внезапно пошли на лад – он начал дышать спокойно и ровно, жар спал, и ни одно колдовское слово, выкрикнутое в беспамятстве, не потревожило более покой гостиницы. Свечи принялись гореть ровно и ярко, да и треск угольков в камине поутих.

Под утро я задремала на полу, не жалея нового платья, но проснулась, к своему удивлению, под одеялом, на своей кровати.

– Завтрак мы проспали, поэтому как следует пообедаем, и отправимся в путь, – объявил Хорвек. Никто сейчас не заметил бы в нем признаков какой-либо болезни, и о ночном приступе напоминали только покрасневшие из-за лопнувших сосудов белки глаз. Недомогание прошло почти бесследно. А вот я чувствовала себя вконец разбитой, и на ум мне все время шли слова, произнесенные демоном вчера: там, где появилась магия, непременно кто-то будет страдать. «Провались оно пропадом, это колдовство! – думала сердито я, зевая и протирая глаза до чесотки. – Сдается мне, колдовать будет Хорвек, а расплачиваться придется нам вместе!..»

Но кому, как не мне, было знать, что нам нельзя терять ни минуты? В конюшне при гостинице уже дожидались две смирные, но славные лошадки в новехонькой сбруе – Хорвек понимал, что лихой скачки я все равно не выдержу – и ровно в полдень мы покинули Борго, сопровождаемые негромкими пересудами: странная болезнь путешественника, щедрость, отсутствие у него слуг – все это, разумеется, стало пищей для обсуждений. Но тревожило меня отнюдь не это. Смолкнув и помрачнев, я обдумывала то, что узнала вчера от Хорвека: магию нельзя было утаить. Где бы мы не появились – смутные подозрения тут же зародятся в умах, а затем кто-то тихонько постучит в двери и шепотом попросит о помощи… Помощи, за которую можно угодить на костер. То, что спасло Хорвека от безумия и смерти, оказалось таким же гибельным по своей сути.

И отчего-то он не желал на сей раз сопротивляться опасной силе.

Южный порывистый ветер бил в лицо, отчего-то заставляя кровь волноваться и быстрее бежать по жилам; впереди зеленели поля, еще не тронутые осенними холодами, и лошадки, весело пофыркивая, бежали вперед, голова в голову. Хорвек называл мне города, через которые нам предстояло проехать перед тем, как добраться до побережья, но их названия путались у меня в голове. Единственное, о чем я знала точно: нам нельзя нигде задерживаться. Если раньше мы убегали от рыжей ведьмы, то теперь приходилось страшиться и самих себя.

Но Хорвек ни разу не заговорил о том, какой опасности он подвергает себя, продолжая колдовать. Каждую свободную минуту он посвящал тому, чтобы восстановить прежние умения, отдаваясь занятиям с какой-то восторженной, и в то же время мрачной страстностью.

– Видела ли ты на ярмарке канатных плясунов, Йель? – как-то спросил он в ответ на мое ворчание. – Долгие месяцы и годы они учились своим трюкам, падали и набивали шишки, а затем снова взбирались на канат. Тем, у кого были хорошие учителя, везло больше прочих – их представления были самыми сложными, ведь у любого старого мастера своего дела есть секрет, разгадать который без его согласия очень сложно. Но стоило ненадолго остановиться и забросить тренировки, как тело деревенело и забывало, чему его учили. Однако, самое опасное для плясунов – упасть особенно неудачно и переломать себе кости. Кости эти, быть может, когда-нибудь срастутся, но восстановить прежнюю ловкость будет в десятки раз труднее, чем учиться этому искусству с детства. И только старые секреты будут самую малость помогать пройти этот путь заново… или, наоборот, служить горьким напоминанием о том, чего уже не вернуть.

– Ходить по канату – малопочтенное занятие, – упрямо возразила я. – Ничем иным, кроме как сломанными костями, оно вознаградиться и не может!..

– Не у всех созданий этого мира есть выбор, как прожить свою жизнь – веселыми канатными плясунами или же унылыми сборщиками податей, – ответил Хорвек. – И если все-таки судьба дарует возможность выбирать, то люди частенько направляются по самому опасному пути вопреки всем доводам разума. Вот скажи-ка мне, Йель… считаешь ли ты, что поступила разумно, спасая меня из подземелья?

– Пожалуй что нет, – ответила я, нахмурившись. – Но иначе поступить я не могла!..

– Вот видишь, – он развел руками. – Я сейчас совершаю ровно то же самое: иду по дурному пути, потому что не могу поступить иначе.

– Значит, помалкивай теперь насчет того, что в твоей голове ума больше, чем в моей! – огрызнулась я, поняв, что от магии бывший демон ни за что не откажется.

Особенное беспокойство Хорвеку, как мне показалось, доставляли синие рисунки на руках. Узоры эти совершенно не подходили тому облику, который он силился себе придать. Каждое утро демон начинал с того, что вытравливал магией синие линии, пока они не становились похожи на бледно-голубую тень проступивших вен. Но за ночь северные рисунки возвращались на свое прежнее место, словно напоминая: это тело принадлежит бывшему демону не по праву, и все его попытки изгнать память о настоящем хозяине этих рук обречены на поражение.

Оттого, должно быть, Хорвек вскоре приобрел привычку не снимать перчаток – он приобрел не меньше десятка пар, из лучшей кожи, которая только водилась в городских лавках. Наблюдать за тем, как прошлое демона Рекхе борется с прошлым северянина Ирну, было не самым приятным делом: иногда мне казалось, что рассвет я встречаю с одним существом, а закат застает меня совсем с другим, и оба они, если разобраться, являлись ни кем иным, как покойниками. Хорвек также избавился от варварских украшений и остриг спутанные волосы, собирая теперь их на затылке шелковой темной лентой. Одежда его становилась все богаче, от одного города к другому, и однажды я, не сдержавшись, заметила вслух: кое-кто, кажется, позабыл о том, что мы всего-навсего беглецы, пытающиеся скрыться от погони.