Мария Заболотская - Рыжая племянница лекаря. Книга 3 [СИ]

Другой слуга торопливо принес нам дорожные плащи, не дожидаясь указаний, и я поняла, что вся гостиница знает, зачем сюда пожаловали Орвильны, и какой разговор велся за нашим столом.

«Что ж, это приключение ничем не лучше и не хуже прочих», – сказала я себе, но и в собственных мыслях я чуяла фальшь.

– Ладно, бери свою девчонку на мельницу, если тебе ее не жаль, – Хобб Орвильн, посомневавшись, решил не ссориться с тем, кто и так согласился на сделку. – Хотя мы с братцами ее бы не обидели, останься она с нами. Слышишь, рыжая? Сама-то что думаешь? Неужто пойдешь со своим колдуном на проклятую мельницу?

– Пойду, – мрачно сказала я, уже зная, что услышу в ответ.

– Ишь ты, кошка влюбленная! – расхохотались они дружно, а затем Хобб обратился ко мне, тщетно попытавшись придать своему злодейскому лицу добросердечное выражение. – Видать, последний ум тебе отшибло, девка, или околдовал он тебя… Не глупи, рыжуха. Если твой дружок выберется поутру с мельницы – вернешься к нему. А нет – так и тебе ведь головы не сносить! Держится-то он гордо, да только ведь ведьмы ничего не говорили – жить ему или умереть…

– Я пойду с ним! – громко повторила я, скривившись, точно на зуб мне попался жгучий перец: слова о влюбленности не пришлись мне по душе, ведь то же самое когда-то говаривал и мастер Глаас, а ведь даже самая очевидная глупость, повторенная дважды, начинает походить на правду.

– Ну, значит, так тому и быть, – не стал далее спорить Хобб, которому и впрямь незачем было всерьез заботиться о моей непутевой голове. Однако, по всей видимости, в лице моем имелось что-то, вызывающее безотчетное расположение у разбойного люда – что старый Глаас, что Орвильны глядели на меня беззлобно, с толикой грубого сочувствия.

У гостиницы нас ждала крытая повозка. Со скрипом покачивался старый фонарь, болтавшийся на крюке под самой ее крышей. Только благодаря его неверному свету мы поняли, куда идти – дождь мутной, волнующейся на ветру пеленой застилал все вокруг, и, отойдя от гостиницы на несколько шагов, мы с трудом могли рассмотреть ее маленькие окна, призывно мерцающие во тьме.

– Не вздумайте сбежать! – сурово предупредил нас Хобб, перекрикивая шум разгулявшейся непогоды. – Город подтопило, река вышла из берегов, и вы утонете в первой же канаве, не зная дороги. А не утонете – так вам же хуже, в этих краях вам от Орвильнов не скрыться!

Хорвек ничего на это не ответил, видимо, отчаявшись объяснять недоверчивым братьям, что не собирается спасаться бегством – напротив, я видела по его блестящим глазам, что опасность, к которой неумолимо направляла нас этой ночью магия, манит его сильнее, чем проклятое наследство – Орвильнов.

В повозке я продрогла – плащ промок, а ветер продувал старую колымагу насквозь. Путь к мельнице оказался неблизким – быть может, из-за того, что дороги нынче были размыты вышедшей из берегов рекой. Однако, когда повозка остановилась и мы смогли выбраться наружу, оказалось, что непогода стихает, хоть до того потоки воды, низвергающиеся с небес, казались воистину неисчерпаемыми.

– Наверняка, буря была послана колдовскими силами, чтобы задержать нас для встречи с этими злодеями, бес им в глотку, – пробормотала я с досадой, стряхивая воду с капюшона.

Сама мельница терялась во тьме, и в свете фонарей мне удалось разглядеть только тяжелый засов на двустворчатой старой двери, почти черной из-за пропитавшей их влаги.

– Все окна крепко заколочены! – крикнул Хобб, отведя руку с фонарем в сторону, чтобы показать нам наглухо забитые досками проемы. – Уйти до утра отсюда вам не удастся! К мельнице никто давно не приближается даже днем, ночью здесь и подавно нет ни души. На помощь звать не стоит. Доннем, открывай двери! Утром мы вернемся за тобой, колдун… Пока не поздно, возьми меч – мы оставим тебе один из своих. Оставаться здесь безоружным – гиблое дело!

– Благодарю, – сдержанно откликнулся Хорвек. – Если вам будет угодно, оставьте мне те три карты, что дала вам ведьма, да и прочее, что вы получили от старух…

– Как скажешь, – проворчал Хобб. – Я, признаться, сам не знаю, отчего не выбросил их сразу же.

И потертые карты вместе с грязным свертком перешли в руки к Хорвеку. Затем нас подтолкнули к двери, и тяжелый засов загрохотал за моей спиной. В слабом свете фонаря я различила грязные стены небольшой комнатушки, обломки досок, ворох старого тряпья в углу. Ни стола, ни стульев здесь не имелось, крыша порядочно протекала – я слышала мерный стук капель, – а уж от холода и сырости кости у меня заныли, словно у старухи.

Хорвек подвесил фонарь к крюку, вбитому в низкий потолок, и наскоро соорудил из нескольких досок подобие скамьи.

– Придется ждать полуночи, – сказал он буднично, точно злые силы, обитающие здесь, были кем-то вроде бумагомарак-чиновников, принимающих посетителей по записи строго в отведенный час.

– Отчего ты согласился помогать и на этот раз? – спросила я, усевшись рядом и привычно прижавшись к его плечу. – Затея братьев дурна, и если они подавятся насмерть своим наследством – туда им и дорога. Но нам не стоило становиться их подельниками! Что случилось бы, откажи ты им?

– Да, их дело чернее, чем эта ночь, да и о главном они умолчали, – согласился демон. – Но я дал согласие не Орвильнам, а колдовству, которое вело их ко мне. Колдовству, которое держало нас в Асмалло, пока братья искали нас, в меру своего ума истолковывая указания глупых старух. У магии, Йель, много свойств, и одно из них, едва ли не самое главное – это ревность. Тому, кто хочет пользоваться ее дарами, нельзя пренебрегать указаниями, которые она дает. Магия не терпит пренебрежения, не прощает невнимания, презирает трусость. Каждому, кто откажется разгадывать ее загадки, поддавшись малодушию или же руководствуясь соображениями личной выгоды, она жестоко отомстит. А вот тех, кто ради нее готов пойти на риск, превозмочь свой страх, поставить голову на кон – она любит и одаривает щедрее прочих. Оттого самыми сильными становятся чародеи, которые ради магии преступили и человеческие, и божьи законы. Не потому что магии есть дело до этих глупых правил, покрытых пылью веков, но лишь из-за того, что она увидела, как сильна любовь к ней, как отказывается человек ради нее от всего, что важно и непреложно для прочих его сородичей.

– Сдается мне, твоя магия – та еще бессердечная вертихвостка, – пробормотала я, внезапно ощутив к колдовству ненависть куда более сильную, чем прежние мои переживания. – Что за радость служить такой дрянной самовлюбленной силе?

– Она многого просит, но и платит тем, что дороже золота, – коротко ответил Хорвек.

– А как же рыжая ведьма? – вопрос пришел на ум неожиданно, словно кто-то шепнул мне его на ухо. – Ты говорил, она очень сильна. Значит ли это, что она сумела особенно угодить колдовским силам? Чем она пожертвовала?