Ирина Котова - Темное наследие [litres]

– Дома Люджина, – Игорь усмехнулся. – Вяжет и спит.

– А приходите ко мне в гости в выходные, – неожиданно предложил Майло. – Познакомим их с Таби. У жены здесь так и не появилось подруг, а против Дробжек я ничего не имею. Она достойная женщина, и с ней общаться не позорно. Вот только, – он задумался, – матушка у меня строгих правил. Узнает, что вы не венчаны, и будет возмущаться, что грех в дом принесли. Ты собираешься дать ей свое имя, Игорь?

– Собираюсь, – спокойно ответил Стрелковский. – Не беспокойся, сводник ты в погонах. И не дави. Без тебя решу.

Тандаджи хмыкнул над своей непривычной сентиментальностью и свернул к себе в кабинет. Хоть пари заключай, кто из них облажается раньше – Игорь, упустив Кембритча, или он, Тандаджи, не уследив за Мариной.

А Игорь Иванович, вернувшись домой, снова застал Дробжек на диване перед камином. Все еще непривычно худая, серьезная, Люджина с упорством гнездующейся птицы вязала бесконечные детские вещи, свитера ему, Игорю. Отрастающие волосы делали ее лохматой и трогательной. И вновь, увидев напарницу в каком-то уютном домашнем платье, в теплых носках, Стрелковский ощутил те самые нежность и признательность, которые сопровождали его с Бермонта. Эта женщина принесла душу в его стылый дом.

– Подвиньтесь, – сказал он, присел рядом и уставился на огонь в камине. Молчать вместе с ней тоже было комфортно. – Вы ужинали, Люджина?

– Ждала вас, – ответила она, отложила вязание и сладко зевнула. Он все поражался: за какие-то две недели суровая воительница стала сонной и мягкой, словно кошка. Вот она, сила гормонов! И с болезненным любопытством человека, лишенного возможности видеть это ранее, наблюдал за происходящими изменениями. Они волновали его, заставляли прислушиваться, почти принюхиваться – и наполняли желанием.

Люджина была еще слишком слаба, чтобы принимать его, да и он не спешил, хоть и приходил каждый вечер в ее спальню. В его комнату она отказалась переселяться наотрез.

– Не хочу, чтобы обо мне судачили, – сказала северянка в ответ на недоумение Игоря. – Даже слуги. И в Управлении тоже. Считала, что это неважно, – а как подумаю, неприятно становится.

О том, что слуги уже давно всё узнали и обсудили, Стрелковский не стал говорить. Как и о том, что гвардейцы, оставшиеся с королевой Полиной, тоже не были слепыми. Хотела Люджина соблюсти видимость приличий – пожалуйста. Но терять ее он не желал.

Отступившая темнота всегда маячила где-то на границе зрения.

Игорь снял китель, расстегнул верхние пуговицы рубашки и как-то незаметно придвинулся, прижался к горячему телу северянки. Его тут же самого потянуло в сон – но он наслаждался покоем. Огнем и ароматом деревянных стен, уютным полумраком. Изменившимся запахом женщины – молока и хлеба, – ее обилием и спокойствием. Кожа Люджины будто светилась изнутри. И он уже жаждал увидеть, как она будет носить живот, переваливаясь, словно утка, – Ирина на последних месяцах ковыляла очень забавно, – и как будет ойкать, когда ребенок начнет пинаться. Его королева на совещаниях периодически прикладывала руку к животу и морщилась, если кто-то из девочек начинал буйствовать.

Но это было в прошлом. А его будущее сидело рядом и терпеливо ждало, пока он отдохнет.

– Позвольте мне дать вам свое имя, Люджина, – сказал Игорь тихо.

Капитан удивленно и сонно посмотрела на него.

– Чего не сделаешь ради того, чтобы ночевать на широкой кровати. Да, шеф?

Он не поддержал шутку, но улыбнулся, подтянул ее еще ближе.

– Фактически вы живете со мной, спите со мной, носите моего ребенка. И я хочу быть уверен, что вы никуда не денетесь, Дробжек. Поссоримся или придумаете себе что-нибудь – и ищи вас потом волчьими тропами, если вдруг решите вернуться в гарнизон и с животом наперевес пойти нежить зачищать.

– Да куда мне. Я до нежити этой не добегу, засну на ходу, – пробормотала капитан ему в грудь – губы щекотали кожу, вызывая желание задрать это платье и стянуть с нее белье. – Что вы так торопитесь, Игорь Иванович? Я и так от вас никуда не денусь.

– А как же мама? – Стрелковский решил использовать запрещенное оружие. – Анежка Витановна в последний раз грозилась мне хребет сломать за совращение дочери. Вы ведь не хотите остаться невенчанной вдовой?

Люджина со смешком потянулась.

– Мама может, – повторила она любимую присказку. – Вот, оказывается, кто вас запугал до мыслей о женитьбе, шеф. Уговаривайте меня, уговаривайте, Игорь Иванович. Я заслужила.

– Заслужили, – согласился он умиротворенно. Поколебался и забрался пятерней под платье. – Как вы себя чувствуете?

Северянка с понимающей иронией посмотрела на него снизу вверх. Синие глаза ее смеялись.

– Какой вы деликатный, Игорь Иванович. Хорошо я себя чувствую. Мы, Дробжеки, вообще выносливых кровей. И мамы, – добавила она с намеком, – рядом нет. Можете смело совращать меня еще раз.

– Только не засните, – пробормотал он, опрокидывая ее на диван и поднимая платье до пояса. – Это будет чудовищный удар по моему самолюбию.

– А это уж как постараетесь, – ответила Люджина и сжала пальцами его волосы, откидывая голову на подушку. – Только, Игорь Иванович, понежнее с грудью. Очень уж она у меня сейчас чувствительная.

При слове «грудь» он встрепенулся, как боевой конь, задрал платье еще выше – и замер, глядя на мягкие и широкие полушария. Наклонился, вжался в одно из них лицом, не удержав довольного вздоха – тепло, мягко, пышно! – потрогал налитый сосок языком – а потом и руками, и губами убедился, насколько чувствительной стала женская плоть.

Этот их вечер был наполнен медленной лаской и пронзительным взаимопониманием. Бережностью мужчины и горячей любовью женщины. Запахом дыма и нежности, молока и соли, сбивающимся дыханием и доверием.

И не омрачал этот вечер вкус предательства, потому что любовь к прекрасной королеве никуда не ушла. Она навсегда останется с ним. Но и эта синеглазая, доверчивая, беззаветно отдающаяся женщина тоже была его женщиной. Неизвестно как ставшей для него лекарством.

Люджина все-таки заснула под ним, уже после всех ласк и его нетерпеливого, бесстыдного безумия. Только что хрипло, с постанываниями, дышала, переживая прошедшее удовольствие, – и вдруг глаза ее затуманились, и она ушла в глубокий сон.

Стрелковский усмехнулся, привел себя и ее в порядок и отнес в свою спальню. Пусть привыкает. А уговорить можно и потом.

Среда, 4 января, Инляндия

– Когда я буду иметь удовольствие видеть вас снова? – с едва заметной усмешкой спросил герцог Дармоншир у невесты, ощущая на едва поднывающем еще локте твердость ее ладони. Сегодня был запланированный выход в свет – они посещали скучнейшую выставку детских работ из художественных школ герцогства, и Люк, чтобы не заснуть на ходу, развлекался, наблюдая за спутницей. Напряжение последних недель приучило его мозг к нагрузкам, а бессмысленность текущего занятия почти отправила ум в анабиоз.