Дж. Андрижески - Тень

Он смотрит на неё, подавляя очередной прилив боли в груди.

— Ты говоришь о вещах, которых не понимаешь.

— Вот как? — колко отвечает она. — Наверное, меня тоже поколотить надо.

Он слегка вздрагивает от её слов, затем отворачивается к солнечному свету, струящемуся через квадратную дыру в деревянных стенах.

— Ты не один, Эвальд, — мягко говорит она. Прикоснувшись к его руке, она говорит ещё тише: — Ты не должен вечно быть его рабом. Ты можешь покинуть это место.

Он качает головой.

— Я никогда не смогу уйти.

— Почему нет? Я не вижу цепей.

— И всё же они есть.

— Ты не трус, Эвальд, — сердито отвечает она. — Так что не притворяйся трусом передо мной.

Он смотрит на неё серьёзными прозрачными глазами.

— Я не могу объяснить это тебе, Кучта. Не так, как тебе бы того хотелось. Но однажды я это сделаю. Ты поймёшь, что мне нужно выполнить работу… и он один мог подготовить меня к этому.

В этот раз она не спорит с ним, только настороженно смотрит на него, слегка приподняв брови. Он видит, как она изучает его с этой своей пытливостью, и понимает, что она ему не верит. Хуже того, она считает, будто дядя сделал что-то с его разумом.

— Что за работа? — спрашивает она.

Он качает головой.

— Я не могу тебе сказать.

— Почему? Потому что он запретил?

— Да, — отвечает он, глядя на неё, и слегка вздыхает. — Он запретил. Но ему и не нужно было, Кучта. Он прав. Работа важна. И мне нужно постараться и сделать её как можно лучше, — он косится в сторону солнца. — Однажды будет уже не важно, чем мне пришлось ради этого пожертвовать. Всё это покажется обыденным.

— Обыденным? — она фыркает.

Он слышит в её голосе настоящую злость и поворачивается.

— Мне вот интересно, — говорит она. — Мне интересно, что скажет твоя жена, когда увидит, как ты был «благословлён» этим твоим пугающим дядюшкой с лицом скелета.

Закусив губу, словно желая взять свои слова назад, она отворачивается.

Когда он ничего не говорит, она опять поддевает его ногой и пытается улыбнуться.

— …Или ты слишком занят, околдовывая девчонок, чтобы захотеть жениться, Эвальд?

— Однажды я женюсь, Кучта.

Она улыбается, приподнимаясь на руках.

— Вот как? Ты говоришь очень уверенно.

Он кивает, чувствуя румянец на своих щеках, и обнимает своё колено, прижимая его к груди.

— Да. Я уверен.

— Тебе придётся переехать в другой город, чтобы найти жену, иначе она никогда не поверит, что ты будешь ей верен.

Боль ударяет по нему так сильно, что он поворачивается к нему.

— Ты перестанешь или нет? — говорит он. — Я уже устал от этого, Кучта!

Она ошарашенно моргает.

— Извини.

Закусив губу, он качает головой.

— Я бы никогда ей не изменил. Когда моя жена будет со мной, я и пальцем не трону другую.

— Обещания, обещания… — бормочет она, ложась обратно на солому.

Он крепче закусывает губу, но не отвечает ей. Когда она нарушает молчание, он едва не подпрыгивает, совершенно затерявшись в полётах птиц.

— Ты один из них, не так ли, Эвальд? — говорит она.

Её голос звучит осторожно, даже тише прежнего её бормотания.

Он не отвечает и не прикасается к ней своим светом.

И всё же холод просачивается в него, когда он прокручивает в голове её слова. Холод проникает через кожу в его кровь вопреки жару солнца, струящегося в квадратное окно.

— Ты один из тех других, — снова упорствует она ещё тише. — Из тех, у кого глаза светятся. Из тех людей, которых нашли в горах.

Несколько долгих секунд он просто сидит там, держа в одной ладони бутерброд, а другой рукой обхватывая свою ногу. Поначалу он думает, что сумеет отмахнуться, притвориться, будто не понимает, будто она несёт чушь. Но он знает, что не убедит её.

Он обдумывает, зная, что бы сказал его дядя, чего бы дядя хотел от него. Он бы хотел, чтобы он её стёр — заставил забыть, что они вообще дружили. Заставил забыть всё, что ей известно о нём.

Он бы хотел, чтобы он никогда больше с ней не виделся.

— Я тебе нравлюсь, Кучта? — наконец, спрашивает он.

Воцаряется тишина, во время которой она медленно садится, глядя на него с искренним удивлением.

— Конечно, нравишься, Эвальд. Ты мой лучший друг.

Посмотрев ей в глаза, он сглатывает и изучает её свет своим.

— Тогда больше никогда не говори со мной об этом, — отвечает он.

Долгое время она ничего не говорит.

Он ждёт, когда она обдумает его слова, увидит, насколько он серьёзно говорит об этом. Она изучает его в ответ, её медовые глаза отражают солнце. Наконец, она кивает и смотрит на него почти со страхом.

— Ладно, — произносит она. — Не буду, Эвальд.

— Спасибо, — он продолжает смотреть на неё, всё ещё ощущая ту тесноту в груди, но теперь это не только страх. — Спасибо тебе, Кучта.

Она хватает его за ботинок, используя его, чтобы подвинуться и обвить рукой его плечи. Он удивляется, когда она целует его в щеку, и теперь её глаза выражают сострадание и страх не за неё саму, а за него.

Она опускает губы прямо к его уху.

— Будь осторожен, Эвальд, — тихо шепчет она. — Ты должен быть осторожнее… с девушками. Я не одна задаюсь вопросами.

Услышав её слова не только ушами, он кивает, опять подавляя ту тесноту в груди. Он узнает в этом ощущении любовь — чувство, которого он не дозволял себе ни с кем, дольше, чем он себя помнит. Это не романтическая любовь, и даже не влюблённость. Это нечто другое, и он ощущает прилив какого-то желания защитить прежде, чем поднимает взгляд и смотрит ей в глаза.

Как только он сканирует беспокойство на её лице, это чувство усиливается.

Она боится за него. Он не сканирует её, чтобы узнать причины, но это трогает его.

— Буду, — он вновь поднимает на неё взгляд, желая сказать больше, как-то утешить её. Поколебавшись, он вместо этого ловит её руку и серьёзно всматривается в её лицо. — Если я когда-нибудь попрошу тебя уехать отсюда, Кучта, если я скажу тебе, что это вопрос жизни и смерти… ты это сделаешь?

В её глазах мелькает беспокойство, затем быстро сменяется удивлением.

— Уехать отсюда? В смысле из этого города? Или из Баварии?

— Любое, — он не улыбается в ответ на её улыбку. — И то, и другое. Ты бы это сделала?

Усевшись на пятки, она улыбается уже веселее и закатывает глаза.

— Только если ты пообещаешь попросить об этом поскорее, — дразнит она. — Пока отец не выдал меня замуж за какого-нибудь дикого борова из долины, с жирной задницей и вонючим дыханием.

— Я серьёзно, Кучта. Ты бы это сделала? Денег я бы тебе дал.

— Столько денег, что хватит на Париж? — она широко улыбается и разводит руки в стороны.

Он улыбается в ответ; ничего не может с собой поделать.

— Столько денег, что хватит на Нью-Йорк, если захочешь, — говорит он. — И на новое платье каждую неделю… и на шампанское.