Дж. Андрижески - Тень

— А затем остался лишь вопрос использования моего света, — Балидор помедлил, и его голос звучал задумчиво, пока он смотрел Ревику в глаза. — Признаюсь, я оказался не готов к тому, как сильно это повлияет на меня. В конце она всхлипывала. По-настоящему всхлипывала … как дитя. С тобой она тоже так делает?

Ревик рванулся в цепях.

Они остановили его, как только он преодолел несколько футов.

Всё его тело ринулось вперёд, словно стараясь вырваться из плена собственных конечностей. Через считанные секунды эта поза причинила адскую боль, и ошейник тоже включился, потому что его свет пытался дотянуться до другого видящего, но Ревик не отпрянул. Он не мог отступить.

Его разум не работал. Он не мог сформировать ни единой связной мысли.

Цепь натянулась до предела, когда он находился меньше чем в футе от лица другого мужчины, но он не мог сократить это расстояние. С его губ полился поток едва слышных слов, которые отложились в его сознании лишь позже, и даже тогда это далеко не отразило то, что он ощущал в тот момент.

— …вырву твоё проклятое сердце из груди… скормлю его тебе… — закончил он, дыша с трудом. — …только дай мне время… дай мне время, мудак ты…

Ошейник послал усиленный импульс, ослепив его болью.

Какой-то отдалённой частью своего сознания он понял, что ошейник наращивал мощность, пока он пытался дотянуться до другого мужчины своим светом.

Он ахнул, когда боль усилилась, превращаясь в пламя под его кожей.

Он едва ощущал металл, врезавшийся в руки, в запястья, сдавливавший грудь. Он смотрел в лицо, которое хотела его жена, и разум впал в такую испепеляющую ярость, что на мгновение ему показалось, будто он уже не придёт в себя.

Несколько долгих секунд они с Балидором лишь смотрели друг на друга в этом пространстве.

Он висел там, потея от боли и пристально глядя в эти серые глаза.

В конце концов, ошейник сделал свою работу.

Ревик привалился к стене.

Он приземлился там безвольной горой подрагивающих конечностей.

Он всё равно смотрел на другого видящего, стараясь оставаться в сознании, пока его разум переходил в пустое, лишённое света пространство. Фрагменты бурлили, оставляя его заброшенным, затерянным в этой тьме, наблюдали, как оно ждёт его. Адреналин вызывал глубинную боль в нутре, сотрясал его руки и ладони, даже его пальцы. Его омыло уязвимостью, страхом — страхом потеряться, страхом сойти с ума, возможно — но это казалось чем-то глубже обычного безумия. Физическая боль даже близко не описывала это.

Но тренировка сохранялась и там.

Даже теперь какие-то его части оценивали, рассчитывали, каталогизировали.

Даже теперь, когда он желал смерти, выучка его дяди сохраняла ему жизнь.

К примеру, теперь он кое-что знал про ошейник.

Даже в те моменты пустой почти-смерти он заметил, что боль не такая уж сильная, какой могла бы быть с ошейниками такого вида. Световое дуло, которое они на него навели, было толстым, но оно целилось в основном в структуры, которые он использовал для телекинеза.

Это устройство ничуть не обуздывало эмоции. Похоже, они нарочно оставили эту часть его света несдержанной. Это в некотором роде являлось обузой, но в то же время производило двоякий эффект, оставляя простор для смутных ощущений эмоциональных реакций и даже мыслей окружающих, если они думали достаточно громко и настойчиво в его присутствии.

Возможно, он сумеет это использовать. Возможно.

Он сумеет её почувствовать.

На секунду он мог лишь прислоняться к стене, тяжело дыша.

Даже во время оценки этого затруднительного положения эмоции продолжали пылать в его груди. Моргнув, он осознал, что по его лицу струились слезы — хотя он уже не мог сказать, откуда они взялись.

Старший видящий кивнул, все ещё всматриваясь в лицо Ревика.

— Да, друг мой, — мягко выдохнул он. — Да, я понимаю. Бесспорно, понимаю.

Впервые в этих серых глазах вскипела настоящая злость.

— Вопреки тому, что я сказал, я очень жалею, что позволил ей уехать с тобой.

Балидор говорил тихо — так тихо, что Ревик сомневался, что камеры сумеют это записать.

— Я знал, что это ошибка, — пробормотал он ещё тише. — Это ошибка, которой я не повторю. Никогда. Ты меня понимаешь, Шулер?

Он уставился на Ревика, словно повелевая ему заговорить. Повелевая ему сказать, что он понял.

Ревик понял, но не показал это лицом.

Наконец, Балидор вздохнул, щёлкнув языком в знак лёгкого раздражения.

— Не думаю, что это долго будет оставаться проблемой, Шулер, — сказал он. Теперь она увидит твоё истинное лицо. Она поймёт, что ты на самом деле под этим костюмом, который они тебе дали.

Ревик не отводил взгляда, даже когда другой посмотрел в сторону.

Грациозно поднявшись с корточек, старший видящий выпрямился в полный рост.

— Итак, мы оба дали друг другу обещания, да?

Ревик не мог сформулировать слова, но он ощущал это во всём своём теле. Боль вливалась в печаль, оставляя лишь тьму… демона внизу.

Обещания.

Лидер Адипана мог формулировать это как ему угодно.

Однажды он будет свободен.

Однажды он освободится. Так или иначе.

Она будет ждать его там, на другой стороне.

И в этот раз Ревик будет готов.

Я сидела за столом вместе с остальными и, как все, тоже молчала.

Никто не сказал ни слова, пока запись не закончила воспроизводиться, и даже некоторое время после этого.

Я ощущала на себе взгляд Джона, когда провела пальцами по своим длинным темным волосам, убирая их с лица.

Мой приёмный брат Джон был единственным человеком в комнате. Пока я наблюдала за его лицом, он сжал мои пальцы своими, используя ту руку, на которой недоставало двух пальцев.

Глядя на неё, я подумала, что раньше он никогда не прикасался ко мне этой рукой. Похоже, он перестал стесняться отсутствующих пальцев.

В последнее время он немало прикасался ко мне этой рукой.

В моей голове промелькнул проблеск того, каким он был в Сан-Франциско, и прежний Джон наложился на нового. Я увидела его в те времена, когда он полдня работал в кунг-фу студии, а другую половину дня посвящал управлению технической компанией с какими-то друзьями. Я помнила парня, который навеселе всякий раз принимался болтать о политике; который работал волонтёром в приютах для бездомных и учил самообороне жертв домашнего насилия; который каждые несколько недель встречался с новым парнем; который становился объектом влюблённости буквально каждого ученика в его кунг-фу классе — и женского, и мужского пола.

В те дни он постоянно смеялся.

В те дни он был таким другим, что сейчас я едва помнила того другого Джона.

Однако он вновь начинал выглядеть как прежний Джон.