Мари Явь - Децема 1,5

— Я тебе не брат, — отрезал холодно он. Все внутри меня съежилось. — Мы с тобой не родственники. Понимаешь?

— Ты… но разве… я знаю тебя с детства. Ты заменял мне целую семью. Ты учил меня и заботился, как отец. Защищал, как старший брат. И мне казалось, это делает счастливой не только меня. Тогда зачем всё портить? Почему ты так хочешь променять всё это… всю чистоту наших родственных отношений на… грязь?

— Грязь? — очередной тяжелый вздох. — Эла, ты боишься этого. Естественно, ведь никто не проводил с тобой бесед на эту тему. Все, что сказал Вайфред — правда, в происходящем есть и моя вина. Я готов взять на себя ответственность и ждать столько, сколько нужно. Просто постарайся понять, что сексуальные отношения между мужчиной и женщиной нормальны.

— Но не между братом и сестрой.

— Я тебе не брат!

— Это ты так считаешь.

— Если проблема лишь в этом, мы преодолеем этот психологический барьер…

— Нет, проблема не в этом. Проблема в том, что… всё это время разговаривая со мной, смотря, прикасаясь, называя своей сестрой, ты на самом деле просто хотел… как со всеми теми женщинами, что были у тебя до этого. Это унизительно и мерзко! Если ты не мой брат, тогда к дьяволу все это. Я не хочу здесь больше оставаться.

— Ты не можешь говорить серьезно.

— А ты серьезен, заявляя, что хочешь… поиметь меня?

— Я знаю тебя уже больше шести лет. С того момента, как я тебя увидел, я уже знал, куда всё это заведет. Первые три года я пытался это отрицать. Ничего не вышло. Так что да, я серьезен, когда говорю, что хочу сделать тебя своей женой, добиться взаимности, а уже потом тебя поиметь.

— Боги, я просто не верю, что это говоришь мне именно ты. Просто не верю.

— Оглянись, Эла. Только ты одна считаешь, что секс — это мерзко. Некоторые видят в нём смысл жизни. И не зря. Ты должна узнать, что физическая близость приносит наслаждение. Что она насущна, как воздух.

— Не сомневаюсь. Я знаю, что все это в порядке вещей. Откуда берутся дети я знаю тоже. Я даже охотно верю, что это может приносить кому-то удовольствие. Делай это с кем хочешь. А меня не трогай.

— Вся проблема как раз-таки в том, что я хочу «тронуть» именно тебя.

Стиснув зубы, я процедила:

— Я поговорю с отцом и объясню ситуацию. Как он и сказал, достойных девушек, мечтающих о тебе и всех этих… вещах, в Энадакапее выше крыши. Осчастливьте друг друга, будьте так любезны.

— Эла, твой страх естественен, — его голос смягчился. — Бояться в первый раз нормально. Но ты должна верить мне.

— Да ты просто меня не слушаешь! Меня тошнит от всего этого, буквально. Ясно тебе? И я ничего не могу с собой поделать. Думай об этом, как о неизлечимой болезни. Мне никогда, повторяю, никогда не захочется делать что-то подобное! Тем более с тобой!

— Ты столько раз повторяла, что любишь меня.

— Люблю. Настолько сильно, насколько позволяет здравый смысл. Ты же мой брат.

— Я. Не твой. Брат.

Я закрыла глаза. Отрекаясь снова и снова, Индра, наверное, даже не подозревал, какой болью эти слова отдаются в сердце.

— Как скажешь.

Думаю, это был первый раз, когда мне так хотелось сдохнуть: грубо, неотвратимо и окончательно. Все для того, чтобы избежать продолжение выворачивающего наизнанку разговора о помолвке, свадьбе и сексе. С человеком, который первые три года считал меня никем, следующие три года называл своей сестрой, а месяц назад решил, что и этот статус устарел, пожелав сделать меня своей женой. Интересно, что Индре придет в голову еще через три года.

— Эла, ты же понимаешь… — я насторожилась. Его голос источал решимость, похожую на угрозу. — Понимаешь, что всё будет так, как захочу я. А твоё сопротивление только оттянет неизбежное, доставив тем самым лишнюю боль тебе и мне. Помнишь то чудесное время, когда ты подчинялась добровольно?

— Я была пугливым, слабым, глупым ребенком.

— Но тогда ума тебе хватало на то, чтобы понять: говорить «нет» на мое «хочу» бессмысленно. Просто смирись. До тех самых пор, пока не сможешь без меня жить и смиряться уже не придется.

Обидная правда: перечить его воле — весьма непростое и совершенно бесполезное занятие. Раньше воспринимать эту очевидность было гораздо проще. Как и наши несомненные различия. Первые месяцы я не решалась даже смотреть на Индру. Боялась наступать на его тень. Со временем граница между нами стерлась: я была принята в его семью, получила высокое звание, статус и право обращаться к нему, как к равному. Однако мое происхождение, мое прошлое, а также факт моего спасения им не в силах изменить даже такая непреодолимая сила, как время.

— Прости, я немного запуталась в твоих желаниях, — протянула я, нервно растирая немеющие ладони. — Ты хочешь себе рабыню? Или жену? Понимаю, для тебя эти слова синонимичны, но другие, нормальные люди считают, что они различаются не только написанием. Может, я ошибаюсь, но, кажется, супружеские отношения строятся на взаимном уважении, доверии, поддержке, понимании. А еще жена имеет право слова, да? У нее есть свое мнение, с которым ее муж должен считаться.

— Ясно, — усмехнулся тихо Индра. — Ставишь мне условия? Справедливо. Ты получишь какое угодно уважение, доверие и понимание, если согласишься стать моей.

Судорожно сглотнув, я мысленно сосчитала до трех.

— В таком случае… ты позволишь мне лично руководить всеми операциями, в которых будет принимать участие карательный отряд.

Да, я соглашалась. Но, похоже, это не совсем тот вид «уважения», который Индра был готов мне предоставить.

— Ты больше не будешь вмешиваться в мои дела, — натянуто продолжила я. — Перестанешь ограничивать меня.

Отслеживать каждый мой шаг. И унижать меня перед подчиненными. Ты дашь мне свободу выбора и действия в том объеме, в котором ими должен располагать старший мастер.

Он медлил с ответом.

— Напомни, ради чего я должен идти на такие жертвы?

Радуясь в душе тому, что комната пустынна, и у снедающего меня стыда нет свидетелей, я, запинаясь, проговорила:

— Если ты освободишь меня от своей изматывающей опеки, я соглашусь… стать твоей женой и… позволю делать со мной все эти… вещи, которые сделают тебя счастливым.

В наступившем молчании Индра, вероятно, думал об этих самых «вещах». Это казалось невероятным, но он действительно был готов пойти на всё ради достижения цели, от которой меня неметафорический тошнило. Потому в итоге ответил:

— Конечно, мастер. Отныне вы вольны поступать, как вам вздумается.

Вот так просто закончилась эра его тирании. Просто уму не постижимо.

— А теперь иди ко мне.

Вспыхнув, я бросила:

— Это не всё.

— Слушаю.

Да, его терпение достойно похвалы, поэтому…

— Думаю, у твоего обещания должен быть… гарантийный срок.