Мари Явь - Атомное комбо

Неужели это всё принадлежит одной лишь мне?

Не то чтобы за три дня я позабыла об этом, но смотря на него свежим взглядом, я с гордостью признавала: «Лучший. Мой». Странно, что такие мысли приходили в голову, когда он делал что-то настолько обыденное: разминался, умывался, прогуливался, смотрел на меня. Логичнее было бы восторгаться им разъярённым, жестоким, умытым кровью. Наверное.

— Не скажу, что мы уже давно перестали верить в нашу победу, но положение вещей…

— Или ты предпочитаешь раздвигать ноги перед «чёрными»?

Я убрала автомат, заводя его себе за спину. Если рядом был Атомный, любое оружие утрачивало силу и значимость, однако солдаты растолковали этот жест по-своему.

— Ну вот, сразу бы так!

Прежде чем один из них успеет схватить меня за шиворот, Ранди положил ладонь на его черепушку, сжал пальцы и повернул голову бедняги к себе так резко, что едва не свернул ему шею.

— Ты только что хотел прикоснуться к моей Пэм? — очень тихо поинтересовался Ранди. Он смотрел исключительно в глаза своей жертве, но это не помешало ему предотвратить атаку солдата, подоспевшего на помощь своему другу. — Или вас интересовали не только прикосновения?

— Ч-что? Я не понимаю… — лепетал тот, чью голову сжали тиски сильных пальцев. Его приятель валялся на земле, согнувшись пополам от удара в живот. — Мы ничего т-такого…

— Забудь, ничего не говори. — Ранди поморщился. — Отвратительнее твоего голоса я в жизни не слышал.

Этим ребятам не повезло вдвойне: лезть ко мне у него на глазах и стать первыми, кого он встретил после освобождения. Отбывая наказание в том мерзком, тёмном, холодном месте, Атомный думал лишь о том, что сделает, когда его покинет. Он был голоден (его не кормили всё это время), он сходил с ума от нереализованной ненависти (он никого не убил за эти три дня), он желал наказать меня (окрестив его гнусным предателем, я больше не приближалась к его тюрьме). У Ранди чесались руки, и тут вдруг такой случай, просто божье проведение.

— Лучше я спрошу у моей Пэм, о чём вы тут болтали. — Он посмотрел на меня, улыбаясь так, как если бы был счастлив, наконец, меня увидеть. Без всяких условностей. — Хотя она ещё та врунишка, сейчас она мне точно скажет правду. Так ведь?

— Кажется, этот говорил что-то об игре в прятки.

— Это ваша любимая игра, да? — проговорил Ранди, сверху донизу осматривая парня. Тот бестолково помотал головой, насколько это позволяла чужая рука. — Твой жалкий член куда более честен.

— Думаю, они не будут против, если мы «поиграем» вчетвером, — предложила я. — Ведь так даже веселее.

— Нет… я… мы не…

— Что? — переспросил Ранди.

— Похоже, он уже не хочет.

— Тогда мы можем сыграть во что-нибудь другое, — предложил великодушно Атомный. — Давай, спросим у его друга.

Я присела на корточки перед этим самым другом, задыхающимся от боли.

— Кажется, этот уже наигрался.

— Ах ты… паскуда… — прошипел едва слышно тот. — Думаешь, Голдфри спустит вам это с рук?

— Вы кое-что забыли, парни, — ответила я шёпотом. — Больше «псов» и контроллеров, Голдфри ненавидит стукачей. — Озадачено подперев подбородок кулаком, я раскачивалась на пятках. Вперёд-назад, вперёд-назад, словно маятник. — Так во что бы нам с вами поиграть?

Не скажу, что вину тех солдат могла искупить лишь кровная месть, но и не банальное «прости». Серьёзность наших с Ранди намерений касательно этих двух совпадала с серьёзностью их планов на меня. Мой юный возраст, мой статус, моя обязанность спасать и лечить таких, как они, включали перед ними красный свет, который они проигнорировали. Перед нами красный свет включал один лишь устав, поэтому не им винить нас в подлости и жестокости.

Меня почти не мучила совесть.

Когда Ранди выпрямился, оставляя солдат лежать на земле, я подумала «с возвращением!». Это казалось странным, хотя и правильным: Атомный вернулся таким, каким я его видела в последний раз. Со сбитыми в кровь руками, тяжело дышащим от гнева, а не от усталости, и всё ещё не удовлетворённым. Ни эти несостоявшиеся насильники, ни Митч, ни весь ублюдочный квартет — наверное, уже ничья боль и смерть не могли удовлетворить его полностью. С каждым новым сражением Ранди становился всё ненасытнее. Запах крови стал для него наркотиком, он уже не мог без убийств.

Я невольно задумалась над тем, что будут делать после войны такие бездомные моральные калеки, но Ранди одним взглядом выгнал из моей головы все мысли.

— Так на чём мы с тобой остановились?

Это было бы смешно, если б не было так страшно. Почему Атомный счёл именно этот момент самым подходящим для продолжения нашего разговора? Почему он вообще решил, что его нужно продолжать?

— А ты не хочешь для начала…

— Нет, — отрезал он, переступая через безмолвных противников. — Важнее всего сейчас понять, что ты понимаешь под предательством.

Мы знаем друг друга так долго, а рамки верности так и не установили. В Раче, в детстве всё было проще, даже верность была простой, детской. Она предполагала всего лишь ненависть ко всему вражескому — от сигарет до цвета. Взрослая верность превращала во врагов не только «чёрных», но и всех красивых женщин, претендующих на Ранди в том самом порочном смысле. Я готова была обвинять его в измене, даже если он задержит свой взгляд на одной из них дольше, чем на секунду. Но как ему это объяснить? Ему нужны слова, а я чувствую это интуитивно.

Как оказалось, Ранди нужны были не только слова. Он протянул ко мне руку, но отнюдь не для объятий. Схватив за запястье, Атомный потащил меня за собой так быстро, что мне пришлось бежать.

— Я поступил с тобой несправедливо, Пэм? Я чего-то лишил тебя? В чём заключается моё предательство?

Глядя ему в затылок, я долго сопротивлялась мысли, настойчиво просочившейся сквозь зубы:

— Ты полюбил то, что мне отвратительно.

— Как в случае с сигаретами? — спросил Ранди, не оборачиваясь. — Даже в тот раз, когда я заменил воздух Рачи дымом вражеских сигарет, ты списала всё на войну. Так в чём именно я провинился теперь?

Чокнуться можно. Он считает курение даже большим грехом, чем неверность?

— Не сравнивай женщин с сигаретами.

— Почему нет?

Он ещё спрашивает?! Потому что женщины не так просты, как сигареты, и хотя ему противопоказаны как первые, так и вторые, женщины куда интереснее, желаннее и слаще. Потому что в женщинах его привлекает всё, а в сигаретах один только никотин. Потому что женщины вызывают физическую зависимость тут же, стоит только один раз попробовать, а к сигаретам он привыкал долго, через силу.

Но я, превозмогая стыд, выдавила лишь:

— Потому что это не одно и то же.

— Для меня или для тебя? — Моё молчание вынудило его обернуться. — В чём разница, Пэм? Или ты сама не знаешь?