Карина Хелле - На крыльях демона

Он склонился и обнял меня, окутав меня еще и запахом корицы. А потом он сказал:

— Я позвоню завтра.

Я бы осталась на всю ночь в этом такси, если бы могла, но выбралась с неохотой. Он заставил водителя ждать, пока я не заперла входную дверь, а потом уехал в ночь.

Я прошла на носочках в свою комнату, стараясь игнорировать тьму спящего дома, и добралась до кровати. Ботиночки пропали. Буклет был снова на столе. Я не знала, почему так плохо относилась к варианту, что все было в моей голове. Это было бы к лучшему. Может, не было никаких ботиночков. Тогда и нечего было бояться.

Это не объясняло многое другое, но я не успела обдумать варианты, вечер вина и текилы обрушился на меня волной, и я мгновенно уснула.

— Просыпайся, соня, — бодрый голос Ады пробился в мои сны. А во снах я падала в красное пламя, огромные древесные жуки лазали в моей голове.

Я застонала и старалась не шевелиться, вспоминая события прошлой ночи. Я знала, что перепила, и я бы пожалела, если бы открыла глаза или двинула хоть мышцей.

— Уходи, — невнятно сказала я, не найдя других слов.

— Снаружи прекрасный день, — ответила она, не обращая внимания. Я слышала, как она подошла к окну и открыла его. — Ах, так пахнет! Весна в пути.

Почему она такая веселая? Обычно Ада по утрам — богиня ворчания.

Я ощутила, как она села на мою кровать, я покачнулась на матрасе. Я застонала снова и закрыла рукой лицо. Воздух был прохладным, манящим, но этого не хватало, чтобы убрать паутину.

— Что ты делала прошлой ночью? От тебя воняет.

Я не слушала ее и попыталась уснуть, провалиться в темную невесомость. Я не успела, она схватила меня за руку и убрала ее с лица, чтобы туда упал свет. Я скривилась.

— Я сказала: уйди, — повторила я, придавая словам оттенок нытья.

— Тебе нужно на работу?

Пауза.

— Черт, — я совсем забыла об этом.

Я осторожно открыла глаза, и их пронзило светом. День был хорошим, но я могла видеть в этот миг лишь пустоту, словно стояла посреди солнца.

А потом я увидела Аду на моей кровати с моим телефоном в руке, словно она знала, что происходит. Она была платье бирюзового цвета, ее волосы были стянуты в пучок на макушке. Она выглядела как лесная нимфа с ясными глазами. Я ощутила укол зависти.

Я взяла телефон, пробормотала «спасибо» и набрала номер кофейни. Не было времени пугаться и нервничать, Шэй подняла на первом гудке.

— Не переживай, Перри, — сказала она, когда я принялась извиняться, что не там. — Мы сняли тебя с графика, пока тебе не станет лучше. Отдыхай и приводи себя в порядок.

Я опустила телефон, чувствуя себя хуже. Меня не уволили, но это было знакомо. Так я почти потеряла прошлую работу (пока я все не испортила). Моих работодателей волновало, что я видела Старика Родди в своей спальне. Теперь призрак был другим, а проблема такой же. Я была обречена на это всю жизнь? И никогда не сбегу от мертвых? Хотелось бы знать, что им от меня нужно.

— Потому что ты — одна из них, — сказала Ада.

Я вздрогнула от ее голоса, забыв, что она не только в одной комнате, но еще и сидит рядом.

— Прости? — спросила я, сердце колотилось чаще.

Она закатила глаза.

— Я сказала, что ты — одна из них. Я спросила, почему в твоей кофейне такие понимающие, и ответила, что ты — одна из них. Лодырь. Такие им там нужны. Я говорю с собой, ведь ты меня не слушаешь. Никогда.

Это было не так. Не совсем.

— Как прошла ночь? — спросила я, осторожно садясь. Я потерла виски, комната кружилась. Казалось, что мой матрас плавал на воде.

— А тебе это нужно знать? — едко спросила она.

Я посмотрела одним глазом. Это было не так больно, как двумя.

— Да, не веди себя как эмо.

Я видела, что она хотела сказать, что это я веду себя как эмо. Но она подавила это. Первое слово всегда считалось сильнее.

— Раз тебе важно знать, мы расстались.

Я открыла другой глаз, чтобы видеть ее лицо лучше. Она упрямо выпятила подбородок. Она выглядела уверенно.

— Ты в порядке?

Она кивнула.

— Никогда еще не было лучше.

— Значит, ты поступила правильно. Как он это воспринял?

Она рассмеялась и широко улыбнулась.

— Ему хватило наглости заявить, что он долго ждал, но так ничего и не получил.

— Какой же придурок, — сказала я, желая избить Лейтона.

— Настоящий придурок, — подтвердила она. — Так я и убедилась, что сделала правильный выбор. Он так злился, его лицо стало красным, он лепетал бред, говорил, что я никогда уже…

Я издала злой смешок.

— Этот мажор доиграется, и футбольная команда захудалого колледжа разобьет ему голову.

— Если ему повезет, — сказала она, гладя пальцем узор на моем одеяле. — А потом я сказала ему, что, видимо, противно, когда тебя так бросают. И я ушла. Ну, показала ему палец. И ушла.

Хоть моя голова болела, я склонилась и обняла Аду.

— Я тобой горжусь, — выпалила я, чувствуя себя странно эмоциональной.

Она фыркнула.

— Потому что ты так не умеешь, — но я видела, что она обрадовалась.

— Эй, послушай…

Меня перебил ужасный крик с первого этажа.

Крик нашей матери.

Мы на миг с ужасом взглянули в глаза друг другу, вскочили с кровати как можно быстрее. Я была только в длинной футболке, но это было не важно. Я никогда не слышала от мамы такой крик, и я молилась, что мы, спустившись, не обнаружим ее мертвой на полу.

Мы перепрыгивали по две ступеньки за раз, Ада крикнула:

— Мам!

— Девочки! — вопила она, звуча спокойнее, что меня обрадовало. Ее голос доносился из кабинета моего отца.

Мы поспешили туда. Дверь была открыта, мама стояла посреди комнаты, стопка бумаг была у ее ног, облака пыли поднимались, заметные в свете солнца, льющемся из окон, где были свернуты жалюзи.

Она стояла спиной к нам, застывшая, словно еще держала бумаги. Она смотрела на стены, и я тоже повернулась туда.

Кабинет отца был разрушен. На стенах были большие дыры, словно кто-то бил топором, куда попадал. Края дыр были в красном, такого же цвета были пентаграммы на стенах и потолке. Некоторые были размером с ладонь, некоторые — размером с колесо машины. Распятия, украшавшие комнату, были перевернуты. От этого мне стало еще страшнее. Было так жутко, что я содрогнулась и чуть не упала. Я впилась в край двери.

Ада и мама не смотрели на меня. Они смотрели на другое. Даже картины священников и религиозных фигур в рамках были искажены, их глаза вырвали, оставив черные нечеловеческие дыры.

— Кто это сделал? — шепотом спросила мама.

Ада тряхнула головой.

Только я знала, кто это сделал, но я не могла этого сказать. Мои родители не поверили бы, что это была Эбби. Но они бы поверили, что я сошла с ума, обвинили бы меня и где-то заперли.

Словно услышав мои мысли, Ада взглянула на меня, еще держащуюся за дверь, пытаясь бороться с похмельем.