Марина Ли - Пограничье

Домовой плакал, а оборотень рычал, проклиная кого-то на волчьем языке. Помочь двоим одновременно я не могла. Поэтому решила начать с того, кто послабее. Оторвала от своей нижней юбки изрядный кусок ткани и, осторожно приблизившись к Гаврику, принялась очищать его тело от такого опасного, как выяснилось, янтарного масла. Тщательно проследила за тем, чтобы на коже не осталось следов ложной слезы Койольшауки, а потом нежно обняла мальчишку за щеки и прошептала, заглядывая в глаза, которые смотрели куда угодно, только не на меня:

— Проснись, маленький. Это всего лишь кошмар. Ничего этого нет.

Сразу не произошло ничего. И мне понадобилось еще минут двадцать непрерывных уговоров и ласковых объятий, пока Гаврик, наконец, не пришел в себя.

Вырвать оборотня из плена его ужаса оказалось намного труднее, но мы справились. И по молчаливому согласию решили не делиться тем, что привиделось каждому из нас, когда мы попали в ловушку, рассчитанную на нежданных посетителей Усадьбы вожака.

— Как ты вообще догадалась, что надо делать? — только и проворчал Ларс, старательно отводя глаза в сторону, стыдясь своей слабости.

— Мне повезло, — ответила я и пожала плечами. — Пойдемте домой. Я так устала от этих приключений. Пусть он синим пламенем горит, этот череп, вместе с хутором и всеми его обитателями.

— Что, даже с хозяином не поздороваешься? — раздалось за нашими спинами, и мы с Ларсом одновременно выдохнули, когда наших ноздрей коснулся запах того, кто произнес эти слова.

Он до последнего не верил, что его поймают. Просто не верил и все. Казалось, что попасть под трибунал может кто угодно, но не он.

Да, нарушал. Но ведь только благого дела ради.

Да, спекулировал информацией, но от этого же никто не пострадал.

Да, предал доверие клиента… Предал. Но и этому есть оправдания, но Трибунал их слушать не станет, конечно. На то он и Трибунал.

Насколько Афиноген помнил, последний раз все двенадцать высших ангелов собирались вместе, чтобы вынести решение по делу об обмене кровью. И кажется, тогда даже никто не взошел на эшафот. Впрочем, слухи могли и соврать. Может, и взошел. Все, что касалось Трибунала, было окутано привычной тайной, опечатано семью печатями и табуировано по всем направлениям.

Гулкий удар гонга вывел Афиногена из невеселых раздумий, и ангел-хранитель шагнул вперед, повинуясь голосу невидимого глашатая:

— Обвиняемый, войдите!

В судном зале было холодно и светло, и Афиногену на мгновение показалось, что он находится не в помещении, а на вершине горы. Солнце слепило глаза, а ноздри пощипывал ехидный морозец. И там, далеко внизу, лениво клубились манные облака.

— Ваша улыбка неуместна, — проворчал один из высших, своим скрипучим голосом разбивая удивительное видение.

Конечно, не было никакой горы. Была круглая комната с белыми стенами и стеклянным потолком. И сквозь этот потолок светило ледяное солнце.

Высшие стояли по периметру зала, каждый за маленькой профессорской конторкой, белоснежной, как пустоши заполярья.

— До нас дошли сведения, что вы нарушили основной закон, — проговорил один из членов трибунала, а Афиноген только дернул плечом раздраженно и запрокинул вверх лицо, жмурясь яркому солнцу.

— Я не нарушил, — проговорил он, не открывая глаз.

Высшие зашуршали и зажужжали все одновременно, а потом один из них удивился, облачив свое возмущение в слова:

— Вы осмеливаетесь врать здесь?.. В судном зале? Как смеете вы очернять эти стены ложью?

Афиноген лениво огляделся по сторонам и заметил:

— Не вижу ни одного темного пятна. А между тем, легенда гласит, что зал сам укажет на совравшего…

— Довольно! — тот высший, что стоял прямо напротив обвиняемого, сверкнул гневно фиолетовым глазом и повторил:

— Не надо рассказывать нам историю нашей же жизни. Вы утверждаете, что не нарушали закона. Мы вас правильно поняли?

Афиноген устало потер лицо ладонями и вздохнул.

— Я словно в дурном сне, — пожаловался он. — Мне казалось, что это все решилось еще десять лет назад. Верховный суд постановил, что в моих действиях не было злого умысла, и признал все произошедшее несчастным случаем.

— Я помню, — фиолетовые глаза спрятались за тяжелыми веками. — Вашу безответственность и некомпетентность списали на несчастный случай… Однако десять лет назад суду не были предоставлены все свидетельства и улики. Сегодня же в нашем распоряжении есть доказательства того, что все произошедшее произошло не только благодаря вашему попустительству, что уже непростительно само по себе, но и при вашем непосредственном участии.

Ну, вот и все.

Ни один мускул не дрогнул на лице ангела-хранителя. Ни одно перо не шелохнулось в гордо разведенных крыльях.

— Доказательства?

А вдруг?

— Свидетельства?

Не было там никаких свидетелей. Был он и призрак. И больше никого. Или все-таки кто-то был?

Ангел-хранитель задержал дыхание, словно перед прыжком в ледяную реку, и почти физически почувствовал, как над его головой сошлись воды памяти.

Впервые он увидел Уну, когда та еще была жива, если, конечно, ее состояние можно было назвать жизнью. Пустым взглядом волчица скользнула по Афиногену, привычно стоявшему за спиной клиента, и искривила губы в презрительной усмешке.

— О, да, — проговорила она, внимательно рассматривая защитника своего мужа. — Достойные выбирают достойных...

Афиноген почувствовал, как кровь прилила к щекам, а женщина, вдруг утратив к нему всяческий интерес, отвернулась, вперив взор в спину вожака клана Лунных Волков.

— С кем ты разговариваешь? — спросил тот, не поднимая глаз от бумаг, исписанных кривым скачущим почерком.

— Сама с собой, — ответила Уна и снова скривила красивые губы в жалком подобии улыбки, словно говоря Афиногену: «Видишь, кого ты охраняешь? Он не понимает, что я тоже тебя вижу и почему. Он даже не знает, что ты умеешь. Он ничего ни о ком не знает. Единственное, что волнует шонага Арнульва — это благосостояние шонага Арнульва».

— Ступай во флигель, дура! — вожак даже не удостоил свою женщину взглядом, отдавая приказ. — Раздражаешь своим дыханием...

И она ушла, молча наградив спину мужчины неприличным жестом.

— Светлые боги! — мысленно взмолился Афиноген. — Кого я подвизался охранять?..

О второй своей встрече с живой Уной вспоминать не хотелось, как и о десятке последующих. И уж точно не о последней...

А потом она впервые пришла к нему мертвой, и просто сидела на подоконнике, не говоря ни слова, прекрасная даже в смерти.

— Прости меня, — проговорил ангел-хранитель. — Я, правда, не мог тебя спасти.

— Прощу, — прохрипела она, а в мертвых зеленых глазах колыхнулось черное пламя. — Веришь?..