Властелина Богатова - Обожжённая душа [СИ]

Тяжёлая пощёчина опалила щёку, удар пришёлся такой сильный, что голова Даромилы откинулась в сторону, и сама она как пушинка отлетела к стенке, сбивая с полок утварь. Горшки полопались, полилось что-то. Она схватилась за воспламенившуюся щёку, выжидая, когда утихнет звон в голове. Ярополк не позволил продохнуть, приблизился в два шага и схватил за волосы на затылке, вынудил подняться. Даромила скривилась от боли и сжалась, ожидая очередного удара.

— Смотри на меня! — скомандовал муж.

Даромила подчинилась, открыла глаза, зная, что иначе будет хуже. Золотисто-серые глаза Ярополка опалили яростью, лицо исказилось до неузнаваемости.

— Что же выходит, я только за порог, а ты хвостом вертишь! — шипел он гневно. — Для кого подол поднимала, признавайся?!

Даромила замотала головой. Верно муж головой совсем повредился. От жестоких слов и обиды влага заполонила глаза. Да, она и верно выходила вчера на воздух, но окромя чернавок никто не приближался к ней, разве только Богдан, но он просто подсадил в седло, не более. И какие злые языки сплели козни?

Не получив никакого ответа от жены, Ярополк стиснул зубы так, что напряглись и посинели жилы на шее, а глаза его потемнели вовсе. Он с силой тряхнул Даромилу.

— Убирайся, шлюха, — прорычал, дёрнув за волосы так, что в глазах у неё от боли потемнело, и поволок супругу в дверь.

Даромила всхлипнула, чувствуя, как волосы рвутся, раздирая кожу, и весь затылок немеет. Она пыталась отмахнуться, высвободиться, и сама не замечала, как слёзы обжигали щёки.

— Пусти! — лишь кричала она.

Япрополк был непреклонен и глух к женским вскрикам, он подтащил её к двери, выволок на лестничную площадку, толкнул. Благо Даромила успела зацепиться за перекладину, уберегаясь от падения, слетела с порожек, где её поймали мягкие объятия Божаны.

— Пошли, — услышала она утешительный голос женщины. — Совсем озверел, — шептала она.

Но Даромила, захлёбываясь слезами, почти вслепую следовала за Божаной, слыша, как доносится сверху грохот посудин и очередное грубое ругательство Ярополка. В какой раз прокляла тот день, когда стала его женой. Уезжая из отчего дома, не знала она, что попадёт к жестокому, лишённому всякой душевной теплоты человеку.

Божана привела в укромное место, подальше с глаз челяди, что высунулась со всех углов на поднявшийся шум. Вот же стыдоба! Женщина бережно усадила её на лавку за стол.

— Посиди маленько, я сейчас, — сказала она, а сама направилась к двери.

— Не уходи! — позвала с отчаянием Даромила, унимая колотившую её дрожь, но страх рос внутри, как ураган. А ну как муж спустится сюда, изобьёт?

— Я быстро, сюда он не зайдёт, пусть только попробует! — пригрозила Божана, смотря куда-то наверх.

Ярополку хрупкая женщина не помеха — кулаком по виску и дух вон.

Божана возвратилась скоро, неся в руках узелок. Она приложила его к скуле Даромилы, морозом обожгло кожу, но стало легче. Плечо потянуло резью, видно, когда падала, повредилась. Бедняжка не выдержала и зарыдала, теперь уже громко, кроме Божаны тут её плача никто не услышит.

— Ну, будет тебе, не плачь, — уговаривала женщина. — Чтоб этому окаянному пусто было! Чтоб руки у него отсохли! Паскуда! — ругалась, обнимая девицу.

Даромила испугалась, что, если прознает Ярополк о таких словах, наставнице несдобровать. А без Божаны Даромила пропадёт. Только ведь этой женщине она могла довериться, выплеснуть все свои горести, более у неё тут нет никого родного, хоть и почитай как год в Оруши живёт. Осознала это в полной мере, и ужас объял девицу, она прижалась к мягкой тёплой груди Божаны, как к матери, что пахла травами и молоком, и зарыдала уже в голос, не в силах и вовсе остановиться, чувствуя жалость к себе же самой.

— Бедная девочка, достался же тебе лютый зверь, такой хрупкой, чистой. Не слушай его, поняла, чтобы ни говорил.

— Видно, проклята я Богами, — вздрогнула Даромила, в груди стиснуло и похолодело. — За что недоля такая? Чего я такого злого сотворила, что навела на себя такой гнев?

— Не говори так! — отстранилась Божана, заглядывая в заплаканные и покрасневшие глаза девушки. — Боги справедливы, будь в том уверена, по заслугам воздадут. Обидчик получит своё.

Наставница всё говорила утешительные слова, но Даромила не слышала её, проваливаясь всё глубже в чёрную яму отчаяния.

— Не могу я так больше… не могу… — выдохнула она, шепча как заклинание. — Сил нет. Что же за жизнь такая будет у нас, если будет распускать руки каждый раз, пока не прибьёт?

Божана сцапала её за плечи, Даромила посмотрела на женщину пустым взглядом.

— Не вздумай что с собой сделать, — заподозрила она бедняжку в чём-то, — и мыслить не смей, поняла! Ты вон какая красивая да ладная, вот и ревнует Ярополк люто. Обожди немного, остепенится ещё.

Даромила смахнула руки с плеч.

— Не остепениться. Матушка сказывала, если один раз ударит, так и повадится зло срывать.

Губы Божаны плотно сомкнулись, видно с ответом не нашлась.

— Может… — она погладила молодую девицу по волосам, заглядывая в лицо, и Доромила на миг растворилась в ярко-голубых, холодных, как зимнее небо, глазах женщины. — Может, вам ребёночка зачать?

Даромила заледенела, уставившись в изумлении на Божану, смысл сказанного постепенно дошёл до неё.

— Нет, — отрезала она. — Нет. Не хочу. Не быть тому!

Божана всплеснула руками, досадливо качая головой, прошла к бадье, зачерпнула водицы.

— Так и будешь травиться? Здоровье беречь надо.

Даромилу задушил новый приступ обиды, осознания, что проживёт с этим человеком до самой своей кончины. Она замотала головой в неверии. Хотя знала, как только Ярополк остынет и отойдёт от приступа гнева, всё встанет на свои места. Муж назовёт её ласково, и она растает, забудет нанесённые оскорбления, бранные слова, побои, и даже ей покажется, что всё хорошо. И верно грех за ней, что вытравляет его семя, но детей от него не желает рожать, может так статься, что вскоре Ярополк спохватится и озадачится наследников иметь, тогда возьмёт другую жену, а её в покое оставит. Пусть позор на её голову, пусть боги простят её, но по-иному Даромила не сможет. Надо терпеть, ещё немного, вон отец его весточками заслал, мол, когда ждать наследников, волнуется.

— Попей, — вручила Божана ковш.

Даромила приняла питьё, да только глоток едва могла сделать, зубы так и стучали о деревянную посудину, а сама она ещё всхлипывала. Но понемногу успокоилась, делая глоток за глотком. Теперь, когда спало потрясение, она явственнее ощутила нанесённые мужем увечья: плечо всё больше болело, горела правая щека, а голова трезвонила как набат. Душила и тошнота. Почувствовав, как ей дурнеет с каждым вздохом, она выпила оставшуюся воду, утирая рукавом уста. Прерывисто вздохнув, отставила ковш. Божана беспокойно шарила взглядом по её лицу, будто пыталась угадать, о чём девушка задумалась, и верно ничего утешительного для себя не нашла, но сказать ничего не сказала, лишь тягостно вздохнула и присела рядом за стол.