Тамара Шатохина - Таша [СИ]

— А что так? — спросила я мертвым голосом.

— Таша… Колючка… Я думал оставить тебя, совсем оставить, не навязываться больше. Думал — ты от меня воротишься, не хочешь меня. Не знал, что тебе было так погано тогда. Думал — молчишь, не смотришь… противен! Решил уйти с Тарусом, чтобы не рвать душу рядом с тобой. Знал, что не выдержу и опять приползу, а тебе тошно от меня. Хотел, чтобы прошло время — забыть тебя или сдохнуть там… с гадюками.

Он смотрел обеспокоенно, а я опять думала. Что хоть и то хлеб — он уже что-то говорит, не делает молчком. Да и лжи в его словах я не чуяла. В голове крутилось всякое, и я спросила:

— А так ли я нужна тебе, раз ты вот так просто…? А Зорян нужен, ты его тоже забыть хотел? Или же, раз меня можно так легко оставить, ты все это затеял только из-за него? А… Юрас! А что, если он не один у тебя? И у толстой Сташи, с которой ты был до меня, от тебя тоже дитя? Что ты будешь…

— Нет! Не выдумывай того, чего нет! Тарус еще тогда, как узнал, что ты в тягости, поручил узнать нашим в Зеленой Балке про тех… ту Сташу. Нет ничего, Силы отвели…

— А до нее, Юрас? — непонятно для чего допытывалась я.

— Нет. До того, как я встретил Дарину, у меня и было-то всего две… я к молодой вдовице заходил и еще…

Я поняла, что не хочу знать этого и подняла руки, останавливая его, но он горячечно доказывал мне:

— Ты скривилась при упоминании Дарины. Не нужно. Она, как сестра мне сейчас, и я люблю ее, как сестру, но уже запросто проживу без нее. Я же понимаю все, я вижу, как они счастливы, давно уже смирился и отошел в сторону. А без тебя не смогу — уже пробовал и не раз. Я три раза уходил, чтобы не прибить тебя на месте и назад не собирался. Но шел опять, придумывая причины — сын, в первую очередь. Но будь дело только в нем, то я и так мог бы… Ты же сама сказала, что — приходи, знайся. Колючка… ну скажи, что примешь плат. Что прощаешь. Смотри…

Он вытащил из-за пояса тонкие перчатки, как тогда, надел их и потянул из-за пазухи плат. Как и тот — из паучьего шелка. Но и правда — краше. По краям этого шла кайма с вытканными жаркими цветами — диковинными, незнакомыми. А середина переливалась веселой радугой. Нежная тонкая ткань колыхалась и взлетала просто от его взволнованного дыхания. Я забыла дышать от такой красоты, подняла глаза на лицо Юраса. Что же я делаю, что творю? Ведь на его лице — мука!

— Люблю тебя… — только и смогла выдохнуть и почти сразу задохнулась, прижатая к его телу.

— Вспомнить хочу, узнать тебя, — шептал он мне, оттягивая рукой косы, заставляя поднять к нему лицо, подставить губы. Я замерла, прикрыв глаза, вспоминая и готовясь. Но все было не так… Он не набросился на них, как тогда, после чего я залечивала синяки и ранки. Жаркие губы накрыли мои, и он вздрогнул всем телом, перехватив меня руками немного иначе — удобнее вжимая в себя. Приоткрыл мой рот языком, прошелся по губам… ласково, осторожно. Будто залечивая их сейчас, замученные им тогда.

А потом кругом нас словно никого не стало… В наступившей тишине, сквозь шум и грохот крови в ушах, что-то тонко звенело и не ровно, а с переливами. Кружилась голова. Под веками мелькали светлые пятна и вспышки. Мы были одни на целом свете…

— Мам, ма-ацька… — дергал меня за юбку Зорян. Юрас тихо застонал и отодвинулся, отпуская меня, а потом засмеялся. А я открыла глаза и почти упала на мягкую лавочку, с которой он меня до этого поднял — ноги не держали.

Не добившись ответа от меня, сын дергал за штанину его. Юрас подхватил малого на руки и подбросил — тот весело заорал. А отец поставил его на пол и присел перед ним.

— Что за мацька? — спросил смеясь, — мы же с тобой уже хорошо говорили — ма-мо-чка. Давно не повторяли с тобой, забыл?

— Забыл, — согласился весело сынок. Маленький, ладненький, смешной, с большими передними зубами — еще молочными, будто нарезанными пилочкой по краю…

А я поняла, что тогда, когда я копила обиду и даже злобу на Юраса, он учил сына этому трудному слову — долго, терпеливо. Чтобы назвал меня, когда я вернусь домой, чтобы порадовал… Я задохнулась своей виной, стараясь проморгать туман в глазах.

— Ты слышала музыку, Колючка? — смеялся Юрас, — ты же видела звезды? — хохотал он и кружил сына.

Я покачала головой и улыбнулась.

— Не звезды — солнце танцевало под музыку.

— Так и должно быть! — радовался он, — я знал это. Так ты примешь мой плат?

— Приму… давай, — согласилась я.

Он осторожно не накинул — положил его мне на плечи и терпеливо подождал, пока я слабыми руками свяжу концы на груди мягким узлом. Потом опять дернул меня на себя и сжал в руках. Его твердая ладонь охватила мой затылок и на лицо посыпались поцелуи, перемежаясь жаркими, пьянящими словами:

— Хорошая моя… любимая… Веснушка моя, мой рыженький воин… Навеки — только ты..! Только с тобой..! Только для тебя! — зачарованно слушала я, доверчиво подставляя лицо под ласковые и жадные губы.

— Завтра, — отрезал упрямо Юрас.

— Да с чего ты гарцуешь так? Неужто невмоготу подождать пару-тройку дней? Ведь не поймет никто — ни твой отряд, ни друзья, ни правитель с женой, — доказывал ему Мастер.

Я тихо улыбалась — уж кто-кто, а Дарина против не будет. И поймет все. А шума не хотелось и мне, потому что хорошо помнила поселковые свадьбы — суетно, дорого, утомительно. Просто дань принятому повсеместно обычаю. Нас никто не заставляет слепо следовать ему, так что же тянуть, зачем? Если узлом завязывает внутри страшная потребность в нем, вдруг заполонившая и душу, и тело? Если от его руки, что крепко держит сейчас мою, расходится по всему телу жар, вызывая почти непереносимое томление и обещая так много… немыслимо много.

— Завтра, — тихо проронила и я, сжав его руку.

— Ну… раз такое дело… то ближайшая обрядная за поворотом — во дворце, — вздохнул тяжко-тяжко ведун и я вдруг поняла — придуривается же, потешается над нами дед. А он продолжил:

— Я сам проведу обряд. А как же наряд, дочка? Неужто не хочется тебе…

— А есть уже наряд, отец. Все есть, что мне нужно… Вы с гостем перейдите сейчас в другое место — я уберу со стола, — освободила я осторожно руку, но нечаянно утонула в глазах Юраса. Не оторваться, не наглядеться… Вбирала в себя его нежность, любование мною, жажду… купала свою душу во всем этом.

— Дитя вон давно пора класть спать, — буркнул довольно ведун, а я опомнилась и перестала глупо улыбаться.

— Приберусь и уложу, побудьте с ним немножко. Я скоро.

— Вкусно было, спасибо за угощение. Давно не получал столько удовольствия от еды. Ты настоящая мастерица, еще в походе понял… да и все поняли тогда.

Юрас подхватил сына и понес следом за ведуном, а я принялась убирать со стола. Быстро перемыла посуду — теплая вода ждала, и подошла забрать Зоряна. Юрас попросился: