Тамара Шатохина - Волчица с Рдейских болот [СИ]

Быстро решить вопрос не получилось — я и не рассчитывала на это. Мы сидели за столом вместе с батюшкой, распивали чаи с пирожками и осторожно прощупывали друг друга — тема разговора была щекотливой и даже опасной. А мужик он был мудрый, опытный и собаку, как говорится, съел в вопросе любых переговоров. Но сейчас завис и он…

— Ээ-э… давай так… Я ничего тебе не обещаю, но все, что смогу, узнаю обязательно. Но речь пока пойдет о единственном разе — объясним случайной находкой. И найдешь не ты — клад выроет трактор, а заниматься всем Саныч будет. Сейчас у тебя есть что сдавать?

— Есть немного и еще будет… Клад чистый, без грязи и совсем рядом… мама показала еще в детстве — проверяла, передался ли мне дар. А что вы обо всем этом думаете — сверхъестественная же способность… и что?

— На все воля Господа… Я думаю, что и здесь его рука. Все дело в том, как распорядиться даром его — для людей или для себя. Вы с матерью три села на себе вытянули… может, для того и дано… Что за разговоры о ребенке, Оксана? — резко сменил тему разговора батюшка, нервно оглаживая седую бороду.

Матушка тихонько собрала чашки со стола в руки и вышла из комнаты. Не потому, что слушать не хотела, а просто считая, что мне проще будет все рассказать батюшке наедине, как на исповеди. Они уже так вжились друг в друга, так крепко срослись, что понимали друг друга без слов и даже внешне стали похожи к старости — невысокие, седые, круглолицые, сухощавые.

Я рассказала… как на исповеди. Он молча покивал, помолчал…

— До воскресенья аккурат три дня. Легко постись и приходи к причастию, давно ты не была. Ребенок всегда от Бога. То, что так вот — это все природа твоя… не вини себя. А мы поможем всем селом. Как ты помогала. Не осуждает тебя никто, переживают только. Да ты и сама знала, что так будет, прямо же объявила, считай — в голос. И правильно — здесь все свои.

На выходе из дома меня окликнула матушка:

— Детка, когда захочешь поговорить по-женски — приходи. Все же я семерых родила.

Место, где находилось село Замошье, было необыкновенно красивым, просторным и привольным… Само село стояло на невысоких, заросших садами холмах, через несколько километров полого спускавшихся к болотам. Те земли вокруг села, что не были распаханы, заросли густым, обихоженным лесом — без чепыжника, сухостоя, сгнивших стволов павших от возраста деревьев. Между холмами текла чистая речка Гнилуха, впадавшая в небольшое озеро и опять вытекающая из него. В реке и озере водилась рыба, в лесу в сезон — грибы и ягоды. Между домами в селе буйно разрослись сады, летом пестрели разноцветными лоскутами огороды. Почти в каждой семье держали корову и кур, и по утрам сельчан будили голосистые петухи.

Я соскучилась по всему этому, истосковалась… Но расслабиться в знакомой обстановке не получалось — не отпускали заботы. Мне нужно было сделать многое и за короткое время.

На улице темнело, пора было готовиться — я хотела проверить наличие клада на месте. И просто необходимо было прогуляться, уже невыносимо стало держать себя в рамках, сдерживаться.

Когда совсем стемнело, я разделась догола, аккуратно сложив одежду на стул, распустила коротковатые волосы из хвостика, разулась… По телу пробежал холодок предвкушения и я вздрогнула от удовольствия — сейчас-сейчас… Потянулась сладко, уловив отражение довольного лица в настенном зеркале. Огладила руками тело, задержав их на животе, замерев. Вспомнила… передернулась от воспоминаний. Сейчас не время.

Сосредоточилась, напряглась, как струна, привычно расплылась сознанием — искала, призывала, просила… Воздух перед глазами пробежал рябью, колыхнулись стены… дробно и испугано протопотал домовичок вдоль стены на выход… На секунду потемнело в глазах и стены мигом рванули ввысь — я стала ниже, изменился рост и сместился центр тяжести тела. К этому нужно было привыкнуть — всего две-три секунды.

В зеркале уже не отражался человек — посреди комнаты стояла волчица — очень темная, с желто-карими глазами и мощными сильными лапами. Лапы были длинноватыми, тело поджарым и сильным. По меркам оборотней я только вошла во взрослый возраст — еще почти подросток, всего двадцать лет.

Проскользнула в приоткрытую дверь, выскочила на крыльцо, тенью скользнула по двору и понеслась к деревьям, темнеющим за селом — к лесу. Неслась по пробивающейся молодой траве, мягко подминая ее лапами. Вдыхала запахи леса, ставшие более яркими и сильными. Смотрела ночным зрением — немного рассеянным, широким.

Все рассказы об обороте, выворачивающим сухожилия и кости, обрастании шерстью и страшных муках при этом были легендой. Оборотни были людьми, разве что более сильными, да и то благодаря тренировкам по внутренней концентрации и усиленной физической подготовке. Обладали крепким здоровьем, позже старели и жили дольше людей. Не намного, правда. Еще отличались зоркостью и чутким нюхом — и все. Это до той поры, когда, укрепив и натренировав психику, уже способны были призывать свое второе тело — тело волка.

И вот это уже было загадкой даже для нас самих. Существовала гипотеза на этот счет, основанная на способности оборотней максимально сконцентрировавшись, суметь правильно настроиться, «поймать волну». Это и давало возможность призвать, вытащить свою вторую сущность из… другой реальности? Кармана иного пространства? Как и где тело волка, а потом и человека ожидало этого призыва? Что хранило его и в каком виде — оставалось вопросом, которым лучше было не задаваться.

Еще мы могли осуществлять частичную трансформацию — неполный вызов под влиянием сильных эмоций — видимость… фикцию, призрак волка. Этим пользовались для устрашения. Или все происходило нечаянно — в сильном гневе и ярости.

В лесу было сыро и темно, пахло по-особому — пряной лесной прелью, молодой травой, слишком остро — хвоей, багульником и… желудями. Я приближалась к цели. Даже мертвый пень с почти отслоившейся потрескавшейся корой источал крепкий дубовый запах.

Мягкий, лунный какой-то свет мелькнул впереди. Я обогнула пень и стала между выпирающими из земли, почти каменными по твердости корнями дерева. Между двумя изогнутыми, узловатыми деревяхами пробивался из-под земли ровный свет клада — желтоватый, без кровавой красноты и опасных теней. Это был чистый клад — без наговоров и проклятий. Мама предполагала, что это обычная захоронка, на всякий случай или ввиду какой-то опасности припрятанная бывшими хозяевами Рдейских болот — лешими.

Я прилегла на землю, вгляделась в содержимое маленького глиняного горшка — десяток, или около того, золотых монет… Кажется, николаевские пяти и десяти рублевики. Они часто встречались в кладах и нумизматической ценности не представляли. Жемчужное ожерелье… жемчуг хорошо хранился в земле, при определенных условиях. Перстень… красное золото и, кажется — рубин. Камень натуральный, естественно. Второй, серебряный перстенек — женский. Плохо видно, но, скорее всего — на более широкой его части схематично изображено солнышко или цветочек. Я уже находила такие — их начали массово штамповать где-то в конце позапрошлого века. Дальше — колечко с камушком поменьше — светлым, синим. А на самом дне горшка лежал золотой слиток — пористый, плоский, по форме напоминающий схематично нарисованное сердце. По размеру понятно было, что слиток увесистый, но не представляющий из себя что-то исключительное.