Оксана Устинова - Тайна Рдейских болот

Сильная головная боль сковывала лоб и виски, спускалась на плечи. Тугим корсетом стягивала грудь. Руки шевелились с трудом. Скоро боль спутает ноги, и передвигаться станет невозможно. Это означало только одно: Дар пытается вырваться наружу, и бьётся в теле, как мощная рыба в сетях рыбака. Больше всего на свете Лида ненавидела свой Дар. Даже больше страха за бабушку, которая голодает в блокадном Ленинграде. Даже больше фашистов, которые заставили её проститься с детством в шестнадцать лет.

Она сползла на корточки и охватила голову руками. Как же хотелось стянуть этот тесный шлем боли, стиснувший виски. Затошнило, и перед глазами поплыли синие круги. Они почти закрасили серый дневной свет, падающий в избу из маленьких окон.

Но звуки Лида воспринимал по-прежнему четко, поэтому и услышала шум приближающегося самолёта.

Сквозь синий туман она увидела, как Михаил поднял руку, заставляя всех замолчать, и поднял лицо вверх, прислушиваясь к шуму:

— Тихо, — он сдвинул густые брови, что обрамляли его красивое лицо с волевым подбородком. — Мессершмитт!

Шум мотора слышался всё отчётливей. Самолёт быстро приближался, и ставший уже привычным страх кольнул под ребром. Люди в избе засуетились, заполнили пространство возбужденным гулом.

«Воплощение абсолютного зла» уже кружило над домами деревни.

— Сидим тихо! — скомандовал Михаил, и Лида подумала, что командир очень предусмотрителен. Он заранее приказал всем сидеть в избах и не высовываться, что бы ни случилось. Хорошо, что лошадей в сараях укрыть успели. Должно быть, сверху деревня выглядит заброшенной.

Послышалась стрельба. От боли почти не оставалось сил бояться, но поднимая налитые свинцовой тяжестью веки, Лида видела страх на лицах людей.

— Вот тварь! Простреливает деревню на бреющем! — прошипел старик Нестор.

Запахло гарью.

— Дом горит, — сказала испуганно Нина.

— Не паниковать, — обрубил Михаил. — Вылезем — поляжем все.

— Я отгоню его, — выдавила Лида и поймала удивлённые взгляды.

Закрыть глаза и сосредоточиться. Она впитывала шум летящего самолёта. Зеленоватый тоннель возник почти сразу. Он вращался и извивался, перебирая возможные цели. Лида направила тоннель вверх и мысленно двинулась по пути. Он должен привести к цели, и Лида выпустит Дар на волю. Если этого не сделать, головная боль вернётся в десятикратном объёме, и её просто невозможно будет вынести.

Птица. Хочется зацепиться хотя бы за неё, но времени нет. Сквозь пелену слышался плач Нины, кашель старика Нестора. Сильный запах дыма мешал дышать.

Двигаться дальше. Плотная осязаемая преграда. Есть! Чужой разум был приятен на ощупь и окрашен возбуждением и азартом. Это хорошо. Эмоции отвлекают.

Разум не успел воспротивиться, и Лида быстро овладела им, накладывая незримую лапу. «А теперь ты улетишь. Тут никого нет, тут скучно, серо…» Лида окрашивала эмоции в мрачные тоскливые тона. Разум впитывал эмоции. Через пару минут он развернул самолёт. Шум мотора удалялся. Лида постепенно и аккуратно отпустила его.

— Нестор, кто-нибудь! Поднимите её, — звучал сквозь завесу голос Михаила.

Головная боль ушла. Но вместе с этим блаженством пришло опустошение. Тоннель свернулся и исчез, забирая с собой силы. Кто-то подхватил Лиду и понёс прочь из избы, которая уже пылала.

Ночные воздушные тревоги всё чаще, и я плохо сплю. Снабжение по карточкам стало еще хуже, и мне страшно думать, что будет дальше.

Недавно появился первый снег, но сугробы убирать некому. Перестал ходить транспорт, большое количество трамваев и троллейбусов застряло на улицах. В городе темнота, и это очень угнетает.

Завернутых в одеяла живых и мертвых, теперь возят на детских санях. На окраинах появились трупы людей, умерших на улицах и не убранных. Появились и недовезенные трупы, в одеялах, на санках, брошенные ослабевшими людьми. Наш патологоанатом доктор С. И. Варзар заперлась у себя в квартире, не стала хлопотать карточку и умерла. А я даже не смогла помочь ей…

Весенний запах сырости и талого снега щекотал ноздри. Проснулась Лида глубокой ночью. Голова не болела. Сосны шумели от ветра, но, под тёплой шкурой было тепло. Сани подрагивали от неспешного хода.

Лошадью правил Нестор, рядом сидела Нина.

— Тут еще пройдём, а вот дальше то как? Ведь болота непроходимые, — тихо говорила Нина. — Неужто кто проходил?

— А как же! — отвечал Нестор. — Мой отец к заброшенному монастырю один добирался.

Лида села и осмотрелась. Среди чуть белесого сумрака ночных болот слегка покачивались тёмные ветви елей. Сквозь эту сетку перекатывалась серебряная луна.

— Ой, не нравится мне это, — говорила Нина. — Ходят слухи, что в развалинах давно нечисто.

— Ерунда, — отмахнулся Нестор. — Главное, на немцев не нарваться. Они, небось, пострашнее твоей нечисти. А уж от монастыря и до излома рукой подать.

Старик невольно вызывал уважение. Как, впрочем, и все, кто не побоялся отправиться с обозом. Когда на партизанском собрании в деревне Круглово впервые заговорили о хлебном обозе для ленинградцев — идея казалась абсурдной. Но жители оккупированных деревень отозвались сразу. Они делились последним, что удалось схоронить в потайных ямах и складах. Через неделю в распоряжении партизан оказалось уже более двухсот подвод. И партизаны решили рискнуть.

Лида вцепилась в эту возможность, как репей в волосы. Ведь в родном Ленинграде, зажатом тугим обручем фашистских амбиций, остался единственный близкий человек — бабушка.

Возчиками брали всех, кто способен управлять лошадью. Старики, женщины и дети вели обоз, а разведчики под командованием Михаила Харченко прокладывали путь.

На рассвете остановились. Старик мирно посапывал среди мешков с мукой, лошадью правила Нина.

— Что там? — спросила Лида, присаживаясь рядом.

Нина, сощурив глаза, смотрела вперёд.

— Дальше трудно идти. Сани проваливаются в воду.

Подступила тревога, ведь останавливаться нельзя. От разведчиков Лида слышала, что в этих местах действует отряд карателей.

— Возьми хлеб. Там в мешке, — кивнула Нина. — Ведь со вчерашнего дня ничего не ела, стрекоза.

— Говоришь, как моя бабушка, — улыбнулась Лида и потянулась к мешку. Есть и вправду очень хотелось. Ледяной хлеб студил пальцы, так что пришлось сунуть его за пазуху, чтобы отогреть.

— А где она? — спросила Нина и подстегнула лошадь.

— Там, — Лида почувствовала, как горечь снова подступила к горлу. — В Ленинграде.