Вера Окишева - Чужая жизнь

Взвизгнув, стала падать, но крепкие руки схватили меня, и я осознала себя перекинутой через плечо. Перед носом маячил карман с паспортом, я, осмелев, вытащила документ, ласково целуя.

— Запру в доме, — пригрозил Алиас, хлопнув по уже пустому карману.

— Пожалуюсь наместнику, — без страха отозвалась в ответ. Ну не будет же он меня бить?

Манаукец шёл легкой походкой, нисколько не запыхавшись, хоть и поднимался по склону.

— Накажу, — опять повторил он.

Прям не может без своего «накажу».

— Всё равно буду говорить, что ты мне не муж! — не собиралась я сдаваться. Я ещё повоюю!

Воевала я недолго! Пока руки не скрутила верёвка! Я кричала и звала на помощь, но в этом доме мне никто не хотел помогать, да и кто войдёт в кабинет хозяина? Верёвка была у него приготовлена заранее, и он умело ею пользовался. Я вскрикнула, когда она больно впилась в щиколотки, а конец её Алиас протянул к рукам.

— Хватит! — кричала, умоляла, да я на всё была согласна, только бы он перестал!

— О нет. Не хватит. Ещё узелочек и вот сюда.

Рука его оказалась между моих ног, и он выдернул верёвку, которая больно царапнула узелком. Алиас пристроил его как раз там, где он задел бы клитор, и, удовлетворённо усмехнувшись, завязал конец под грудями. Затем отошёл на шаг от дивана, где я лежала, и сел в кресло напротив.

— Ты прекрасна, — выдохнул, впиваясь в меня своим алчным взглядом.

— Урод! — выкрикнула в ответ.

— Ах да, рот! — спохватился манаукец и сходил к столу, откуда достал галстук и, свернув его в комок, запихал мне в рот. Я дёргалась, отворачивалась от его рук, но каждое движение отражалось болью там, где верёвка стягивала тело, а клитор заныл, потираясь об узел. Трусы хоть оставил, но чувствовалось всё остро!

Я всхлипнула. Урод! Что это за наказание? Извращенец! У него брюки уже оттопырились от вожделения! Завёлся, пока раздевал меня и связывал. Озабоченный!

Алиас поцеловал меня в подбородок, дёргая за веревки на груди, проверяя на прочность. Очередной взрыв растёкся внизу живота. Ноги ослабли, а я зажмурилась, так как слёзы застилали глаза. Гад! Было больно и унизительно. Страх пробирался в самую душу!

Алиас сидел в кресле расслабленно, откинувшись на спинку. Я лежала на диване, боясь пошевелиться. Лежать было неудобно, хотелось перевернуться на бок. Я отвернулась от Тамино, рассматривая потолок. Извращенец! Тело начинало затекать. Тяжёлые вздохи заставили снова повернуть голову. А этот озабоченный расстегнул брюки и достал свою возбуждённую плоть. Он не играл ею, а просто сидел и пожирал меня взглядом. А его плоть чуть приподнималась и опускалась на плоский живот, сочилась соком.

Алиас, прикрыв глаза, смотрел на меня. Я чувствовала, как он ласкал моё тело взглядом. Я чувствовала, что завожусь сама, и вздрагивала, от чего узелок впивался между ног, а по телу растекалось извращённое удовольствие. Гад! За что он так со мной? Неужели не видит, что мне плохо? Языком попыталась вытолкать галстук, но ничего не выходило! Слюни впитывались в ткань, и она прилипала к нёбу.

Я закрыла глаза и отвернулась. Лучше потолок рассматривать! Но взгляд я его чувствовала, слышала прерывистое тяжелое дыхание. Сердце заходилось в груди. Во рту от кляпа пересохло, я замычала, пытаясь крикнуть, что задыхаюсь!

— Ещё чуть-чуть, — произнёс Алиас, — потерпи ещё немного!

Я терпела! А что мне в моём случае приходилось делать. А Алиас балдел. Он маньяк! Ему достаточно было смотреть, а мне больно! Больно от того, что узел впивался через ажурные трусики в чувствительную кожу. Я не видела ничего, кроме красных глаз и чуть вздрагивающей плоти. Ствол был широкий, упругий, увитый взбухшими сосудами.

— Урод! — промычала я и всхлипнула. Нет бы отшлепать, как обещал! Да, я согласна на такое наказание. А это! Это была страшная пытка!

Через мучительно долгое время этот садист встал! Я с облегчением выдохнула. Дышать становилось всё сложнее. Первым он вытащил кляп. Я сипло попросила пить. Он оставил меня связанную на диване и сходил за графином с водой. Усадил меня так, что я дышать не могла от упирающегося в промежность узла и приказал:

— Открой рот.

Я открыла, мысленно проклиная Тамино. Вода полилась прямо из графина в рот тонкой струйкой. А манаукец со спущенными штанами стоял надо мной и наслаждался видом сверху.

Я отвернулась, сглатывая. Вода полилась на грудь.

— Холодно, — вскрикнула, а он словно не слышал.

— Кэйт, ты просто создана для меня. Который раз убеждаюсь в этом. Ты самое совершенное, что я видел! Так бы и съел тебя.

Графин медленно двигался, обливая мои груди прохладной водой. Я вздрагивала, а перед глазами всё плыло от болезненного возбуждения. Потом водой облило живот, и я задержала дыхание, а затем застонала, когда вода скатилась между ног, успокаивая, охлаждая. Потом вода стала подниматься вверх.

— Диван не жалко? — тихо простонала, так как ровно говорить уже не могла.

Подо мной образовалась лужа. Кожа обивки воду не впитывала, и было очень неприятно лежать на диване.

Алиас покачал головой. Ещё раз приказал открыть рот, и я напилась вдоволь. Развязывал Тамино меня нехотя, целуя красные следы на коже. Я же оттолкнула его руки, когда мои он освободил, и хотела дать ему пощёчину, но Алиас уклонился. Затем поймал руку и стал вылизывать её.

— Хватит! — приказала ему. — Хватит!

— Нет, не хватит. Пока не признаешь, что я твой муж, не перестану. Отсюда ты выйдешь только тогда, когда услышу это от тебя.

— Хорошо, — не выдержала я. — Хорошо, не буду больше говорить, что ты не муж, только прошу, перестань. Это страшно и больно.

— Где больно? — уточнил этот гад, а я, дура, повелась.

— Да везде! — крикнула, показывая внизу, где всё болело от трения. — Верёвка больно впивалась.

Я взвизгнула, он меня усадил на спинку дивана, раздвинул ноги и, сдвинув ткань трусиков, стал языком снимать ноющую боль. Я вцепилась ему в волосы, закидывая голову.

Озабоченный он. Ну вот кто так наказывает? Ну кто?

Год назад

Новоман

Алиас

Тамино бродил вдоль окна своего кабинета пытаясь понять то, что увидел на станции «Астрея». Он прилетел за своей женой, которая встречалась на станции со своим любовником, так как терпение у Алиаса лопнуло. Просто как-то раз вошёл в спальню детей, уложил сначала дочь, затем сына и осознал, что так больше продолжаться не может.

Дети с каждым днём становились всё взрослее и понятливее. Дом был полон манаукцев, но дети постоянно чувствовали себя одинокими. Им не хватало внимания отца и любви матери. Тамино осознал, что в Берте нет любви. Она любила только себя. Не детей, не его, а только себя и деньги.

Проследить, где пропадает жена, он мог легко, но не хотел. Ему и так стало всё понятно. Любовь в нём не угасала. Он влюбился в яркую блондинку, как только увидел. Янарат отговаривал, но Алиас не мог насмотреться на стройную дерзкую и раскованную Берту, которая сама к нему подошла и пригласила на танец.