Мари Ардмир - Помяни черта! [СИ]

И смотрю я на очнувшегося амура взглядом сердитым и спрашиваю:

— Проснулся, мерзавец?

— Я жив?! — вскочил на моих коленках амур. И начал детальный досмотр тела.

— Живее и прытче мертвых будешь, — процедила я, хватая его за шкирку, где было за что схватить. — Я требую подробностей вашего последнего признания.

— Почему последнего, — воспротивился он, глядя на меня щенячьими глазками. — Ты же спасла меня, и я так тебе признате…

— Потому что я тебе сама сейчас что-нибудь оторву за ненадобностью! Живо выкладывай, как с Нардо дело было!

— Ну…я… это… мы… как бы… в общем, — начал он выводить меня из себя еще больше, — ммм… и… как бы… Олимпия… она… Ну!.. Если…

— Без междометий и отступлений, пожалуйста.

Он набрал полную грудь воды, прежде чем выпалить:

— Нам нужно было убрать тебя с дороги и завалить свадебный обряд, потому что суженой Люциуса была Олимпия! Но ничего не выходило! И я пошел на риск, из которого тоже ничего не должно было… выйти.

— И как вы пытались убрать меня с дороги?

— О… — Донато начал загибать пальцы, мысленно подсчитывая неудавшиеся попытки. И когда их количество перевалило за пятнадцать, я сняла амура с колен и отсела подальше. Захотелось плакать горько, долго, навзрыд. Приписала слезливость своему голоду и стиснула зубы.

Тут вода и так должна быть соленая, нечего ее разбавлять.

— Галочка… — позвал амур тихо. — Мне очень жаль. Но посуди сама, чтобы мы не сделали, тебе безудержно везло во всем! Ты осталась жива, цела и невредима, вернулась домой вопреки всему. Тебе даже сейчас везет: не посадили к вурвитам, время казни давно прошло, а я, как помощник в делах амурных, все еще рядом, несмотря на прошлые мои долги перед Ган Гаяши.

— Я призналась, что родом происхожу из четвертого мира, и мне тебя, такого маленького, жаль. Вот и отдали.

— Спасибо, я бесконечно благодарен. — Выражение «такого маленького» он видимо решил пропустить.

— Не за что. — Я постаралась думать о будущем, а не о прошлом. — Как думаешь, что они с зеленом и демоном сделали?

Амур поник головой и, сцепив маленькие ручки, тихо признался:

— Мы шли сюда, зная, что если будем пойманы…, то не вернемся.

— Ааааа как это? Визу для вас закрыли?

— Наше трио в прошлом в той или иной степени конфликтовало с Императором Океании Гарвиро. — Пролепетал амур.

— То есть меня послали с тремя взведенными боеголовками, чтобы я отсюда не выплыла. — Разозлилась я. — С вами меня послали на верную гибель.

— Не совсем так… мы единственные, кто в свое время посетил этот мир без приглашения, и знаем, как в него проникнуть и как покинуть.

— И вы единственные, за чьи головы этот, как его … Ган… готов заплатить, я правильно поняла?

— Ган Гаяши, — подсказал амур и, серьезно задумавшись, выдал, — я никогда не смотрел на наше задание с этой стороны…

Донато замолчал, сел рядом, вплотную ко мне и скопировал мое положение — ручками обхватил пухлые коленки. От безвыходности положения захотелось петь, что я и сделала. Почему-то вспомнился Josh Groban и его исполнение песни «Remember me». От первых слов амур вздрогнул, а потом обернулся и обнял меня, я сжала его в ответ и продолжила пение. То, что голос у меня особенный, я знала и раньше, это мне открыто заявляли во всех караоке-барах после первого же исполнения. А затем очень просили если и посещать их заведения, то не брать микрофона в руки, потому что собаки завывать начинают не только уличные, но и те, с которыми пришли красивые гостьи. А тут пою, и никто не пытается рот заткнуть, плюс шарообразная камера создает уникальные вибрации голоса и кажется в каждом уголке тюрьмы, что подпевает такая же фальшиво воющая заключенная.

В камере напротив странные синие создания с щупальцами стали лихорадочно дергаться, их соседи справа безудержно забились о прутья, и где-то в конце коридора что-то странно зазвенело и заскрипело, и я набрала силу голоса. На припеве:

Меня грубо оборвали:

— Эй ты! — решетка камеры открылась, и мои руки сковала какая-то белая липкая петля. Рыб с синим окрасом грубо дернул за лиану на себя, — заткнись и иди сюда!

— С чего вдруг путы? — кивнула на синих существ напротив, которые забились в крайний угол собственной клетки и вздрагивают. — Подумаешь, своим пением достала слегонца.

Имелось в виде — немножко надоела, но он понял превратно.

— Какого слегонца ты достала? — насторожился рыб, растопырив плавники. — Ты живородящая?

— С учетом того, что я млекопитающее, то да…отношусь к ним.

Тут в свет от двери выполз несчастный и слабо одетый Донато, рыб подскочил под потолок:

— Ну и уродец! — бросил на меня брезгливый взгляд и добавил, — ты не краше, но это…!

— Это, — заступилась я за честь амура, — почти наш младенец, еще пара дней без еды и будет вылитый херувим.

Амур моего заступничества не оценил, упер руки в живот и нахмурился:

— Я и есть херувим.

— Да, чрезмерно откормленный. — Согласилась я.

В это время рыб вытащил какую-то ракушку, и дважды дунув в нее, срывающимся голосом сообщил:

— И-им-императрица, эта Галя живородящая и она плодится…

— Угу, — поддержала недовольная я, продолжая сидеть в камере, — и плодится и множится. Скоро нашествие Галь будет у вас. И вообще, — тут я вспомнила анекдот и заявила серьезным тоном, — свет вырубайте, амуры из меня на свет лезут.

— Как из тебя? — вскинулся амур, — мы созданы из облаков и из…!

— Плевать, из чего ты сделан, но паразит тот еще! — заявила я, припомнив его раскаяние. — Что ж ты раньше о стрелах, посланных в меня и Нардо, рассказать не соизволил?

— Паразит?! — изумился рыб стоящий у двери. Перевел на меня взгляд ошарашенных круглых глаз, — ты тоже паразит?

— Ну, — ухмыльнулась я его замешательству и подняла на руки сердитого амура, — периодически меня дома зовут — паразиткой. Редко, но бывает.

— Тревога! — заорал рыб, вконец сбитый с толка.

— Что, лицензии на отстрел и уничтожение паразитов нет? — с этими словами мы с амуром выбралась в коридор. Охранник уплыл прочь, позабыв ракушку и плеть, связывающую мои руки. Его ор: «тревога!» слышался все еще четко и ясно, но уже где-то очень далеко.

— Что будем делать? — отпустив амура, подняла плеть и ракушку.

— Не двигаться. — Ответил Донато. И вокруг нас из стен начали пробиваться странные рыжие игольчатые листики с красными крапинками.

— Какая… Какая прелесть!

— Какая-какая… — пробубнил он, все еще сердясь, — ядовитая. Если коснемся, можно сказать, покойники.

— И ты намерен стоять, пока они не дорастут до нас? — прищурилась я, просчитывая длину коридора и скорость роста ядовитой прелести.