Дж. Андрижески - Чёрному, с любовью

Блэк посмотрел на Ковбоя, затем на Энджел.

— Вы двое со мной, — сказал он.

Он не дожидался их ответа.

Он даже не дожидался их кивка.

Он уже вышел за дверь, направляясь к лифтам.

Энджел взглянула на Ковбоя, но её бойфренд уже перешёл на бег, чтобы последовать за ним.

Наоко ощутил, как здание начало трястись.

Поначалу он подумал, что это какая-то защитная система — какой-то безумно дорогой, скорее всего экспериментальный, вероятно незаконный, высокотехнологичный протокол против проникновения, который Блэк внедрил в своём здании после возвращения с острова Мангаан.

Когда это началось, Наоко застыл, слившись с тенью припаркованного вертолёта. Под его пальцами на двери свинцово-серого корпуса был выгравирован чёрный орёл.

Он стоял на вертолётной площадке, балансируя на покрытии, которое так и шло рябью, и смотрел по сторонам с настороженным и озадаченным удивлением. Даже определив, что это, должно быть, естественный феномен, что он переживает ещё одно из знаменитых землетрясений Сан-Франциско, он наполовину ожидал, что металлическая дверь, ведущая к бетонным лестницам в здание, вот-вот распахнётся.

Он ждал этого.

Он ждал, что появится Декс и полдюжины людей Блэка с транквилизаторами и тазерами, одетые в чёрную броню и инфракрасные очки.

Наоко ждал, выпустив клыки. Кровь лихорадочно пульсировала по его венам, пока земля тряслась под его ногами, грудью, ступнями и руками как злой гавайский бог.

Он смотрел на единственную дверь в главное здание и ждал.

Никто не пришёл.

Когда толчки усилились, его колени согнулись, опустив его ближе к полу. Он легонько балансировал, наполовину присев на взлётной площадке. Его пальцы коснулись фюзеляжа вертолёта, но в остальном он не шевелился.

Его взгляд ни на секунду не отрывался от той металлической двери.

Наконец, толчки замедлились.

Затем, ещё более постепенно…

Всё прекратилось.

Несколько секунд Наоко оставался на прежнем месте, присев у низа фюзеляжа вертолёта. Он посмотрел на небо, заметив тонкую полоску месяца, наполовину скрытую серебристыми и чёрными облаками. Своим вампирским слухом он издалека слышал голоса. Он слышал сигнализации в машинах, сработавшие из-за глубинных толчков земли.

Голоса, которые он слышал, переговаривались встревоженно.

Там всё ещё звучал страх, но Наоко уже слышал попытки нормализовать только что случившееся.

«Что думаешь? Шесть баллов? Мне показалось мощным…»

«Как минимум 5,8. Но я думаю, даже больше — зависит от того, где был эпицентр…»

«Чёрт, стеклянный стол разбился…»

«Ты улицу видела? Там куча повреждений…»

Ещё дальше Наоко слышал резкие, более ожесточённые звуки беспорядков. Он слышал скандирование, крики, угрозы, звон бьющегося стекла, рёв вспыхивающего бензина и спирта.

Он чувствовал, как землетрясение успокоило эти беспорядки на несколько минут.

Земле начхать на политические разногласия. Она бунтовала против животных, живущих на ней, отвлекая их друг от друга и от их жалких разногласий, заставляя их посмотреть в лицо своей смертности, бессилию, отсутствию контроля.

Теперь, в свете отголосков эти беспорядки лишь усилятся.

В конечном счёте, люди не так уж сильно отличались от любого другого животного. Они выли, с лаем кидались на луну. Они рычали, когда испытывали неуверенность или страх.

Они паниковали, когда земля делалась жидкой под их ногами.

Теперь же им нужно вернуть себе контроль.

Чарльз, конечно, это подстегнёт. Его цепные псы в округе будут действовать как его глаза и уши, контролируя разум и свет людей.

Наоко нахмурился, бесшумно поднимаясь на ноги.

Он посмотрел по сторонам, ища урон, нанесённый толчками. Армейский вертолёт, за которым он прятался, выглядел нетронутым, его лопасти всё ещё слегка вибрировали от отголосков земных толчков. Само здание выглядело по-прежнему.

Если не считать одной-единственной вьющейся трещинки на белом квадрате цементной вертолётной площадки, Наоко вообще не видел значимых изменений. Трещина сформировала зазубренный раскол на чёрном орле, изображённом на большом белом квадрате. Сам символ образовывал своими изогнутыми крыльями почти ровный круг, обозначая цель, куда приземлялся вертолёт.

Наоко отошёл от безмолвной чёрно-серебристой птицы.

Он начал шагать к металлической двери.

Землетрясение теперь могло даже помочь ему.

Чем бы они ни занимались внутри, землетрясение таких масштабов послужит отвлекающим фактором. А ещё, если теперь Наоко спровоцирует какие-то сигналы тревоги, они могут списать это на землетрясение. Как минимум из-за землетрясения они будут медленнее реагировать.

Он уже проделал половину пути до двери, когда в здании взвыл сигнал тревоги.

Громкий завывающий звук заставил его на мгновение застыть.

Это напоминало сирену воздушной тревоги.

А может, на предупреждение о цунами, которое несколько раз в неделю тестировалось в Сансет Дистрикт и Ричмонде, где жили он и Мири.

Он прислушивался к нарастающему, завывающему звуку, не вздрагивая — такие вещи уже не причиняли ему боли; его вампирские органы чувств естественным образом притуплялись и обострялись, адаптируясь под изменение мощности света и звука, и для этого не требовалось усилий воли — но причина вызывала у него любопытство. Он опять гадал, не распахнётся ли металлическая дверь ещё до того, как он войдёт в здание, и стоит ли ему ожидать, что сюда хлынут люди и видящие Блэка с оружием наизготовку.

Никто не пришёл.

Наоко осторожно пошёл вперёд, готовый бежать.

В худшем случае он перемахнёт через край здания и спустится обратно тяжёлым способом. В идеале не уворачиваясь от пуль, не схлопотав дротик с транквилизатором и не рухнув на тротуар внизу.

Он уже почти дошёл до двери, когда…

Сирена стихла.

Это произошло так внезапно, что Наоко опять застыл.

Он стоял там, прислушиваясь к тишине.

Когда эта тишина не нарушилась, он сделал последний шаг и дотянулся до ручки двери. Он только-только коснулся пальцами полированной металлической поверхности, когда…

Кто-то ахнул.

Звук донёсся с расстояния менее дюжины ярдов.

Женщина.

Раньше там никого не было. Никто не делил с ним крышу.

Он был в этом уверен.

По крайней мере, никто здесь не дышал — никто, кто мог бы так ахнуть. Здесь не было никого с сердцебиением. А теперь он слышал это сердцебиение, гулко пульсирующее за изогнутыми рёбрами груди, гоняющее кровь по её венам мощными импульсами, прямо под самой кожей. Голод нахлынул на него болью, заставив его затвердеть, а клыки — удлиниться настолько, что их острые как бритва кончики легонько прикоснулись к губам и языку.