Дж Андрижески - Чёрное солнце

Ник поморщился, переглянувшись с Ковбоем.

Ковбой выглядел таким же недовольным.

И все же Ник не мог сказать, что он удивлён.

Нельзя сказать, что у них имелась масса вариантов.

Посмотрев мимо светловолосого южанина на Джема, он осознал, что его гримаса сменяется скрежетом зубов при виде бледного лица видящего.

Брик прав.

Они не могли позволить себе слоняться вокруг. Если самый быстрый способ привести сюда помощь — это послать вампиров вперёд без них, то именно так они и поступят.

Он лишь надеялся, что это будет достаточно быстро.

И что вампиры не погибнут в пути, оставив их практически на верную смерть или риск стычки с Nachtsonne .

Выдохнув, Ник прислонился к стволу дерева, стискивая зубы и мысленно настраиваясь ждать. После времени, проведённого в пещере, ожидание должно быть проще, но почему-то даже маленькая частица свободы сделала перспективу прождать целый день в тишине ещё хуже.

Он изо всех своих чёртовых сил старался не думать об Энджел.

Он изо всех своих чёртовых сил старался не думать, не опоздали ли они с возможностью помочь им.

— Мири, — он простонал моё имя, одной рукой обхватывая за спину, а другой сжимая моё бедро. — Сделай опять эту штуку. Сделай эту штуку со своим светом…

Я одной рукой держала его за плечи, стискивая пальцами его влажные волосы.

Другая моя рука обнимала его за спину, пальцами впиваясь в плоть.

Каждая его часть ощущалась приятно.

Мне приходилось прикладывать усилия, чтобы не делать ему больно — настолько приятно это ощущалось.

Я затерялась в этом, забыв ограничения плоти, пока мы сражались против этих лимитов своими телами и умами… своими светами… и теми глубинными частями нас, которые казались больше нашего света, определённо больше наших тел, больше верхних слоёв нашего сознания.

Я любила его.

Я любила его так сильно… но теперь это сделалось уже чем-то большим.

Не существовало слова, описывавшего то, что я чувствовала к нему, с ним и от него прямо сейчас.

То тёмное пространство огня и звёзд окутывало нас обоих. Оно вплеталось в различные света и частоты, образовывавшие меня. Каким-то образом часть меня стабилизировала часть его, позволяя ему вмещать в себя больше, столько много, сколько прежде он никогда не мог вместить.

Я ощущала эти свои части как плавные структуры, прокладывавшие свой путь в тот его глубинный тёмный огонь, придавая ему форму, изменяемый силуэт, и я могла думать лишь о том, как идеально подходило ему его имя, насколько же он являлся этим черным квантумом.

Косатка выпрыгнула из воды под тремя звёздами в небе.

Тот высокий свет, обманчиво мягкий свет, свет, который брал его огонь, бездонный, бескрайний чёрный огонь и каким-то образом создавал вокруг него подобие щита или подушки, как пузырь сверхчистой ткани, которая не давала огню поглотить Блэка изнутри — теперь я знала, что этот свет исходил от меня.

Это действительно напоминало магию.

Это ощущалось как алхимия из древних книг — мой свет каким-то образом вливался в свет его звёзд и пламени, создавая нечто новое.

Я опять утратила понимание, где мы находимся.

Я чувствовала на лице солнечные лучи, влекущее тепло воды, которая нас омывала.

Вокруг нас кружили волны, раскачивая наши тела туда-сюда, но океан как будто тоже работал в нашем ритме, привлекая его ближе ко мне, заставляя меня стонать, когда океан оттягивал его слишком далеко. Странно, что я могла ощущать столько удовлетворения, столько облегчения от того, что мы наконец-то сплелись воедино так, что это удовлетворяло некую высокую, глубинную, большую часть меня, и в то же время я ощущала такое раздражение на все, что хоть немного разделяло нас.

Он называл это «приспосабливанием».

Это вызывало в нем больше того огня.

Во мне это усиливало хватку на этом огне.

Я чувствовала, что он имеет в виду.

На каком-то уровне я даже понимала это своим сознательным разумом… но понимание этого умом или даже понимание через свой свет ничуть не смягчало интенсивность вызываемых этим чувств.

Моя спина лежала на чем-то грубом и жёстком, что относительно удерживало нас на месте. Я знала, что было лучше, когда он держал нас там, так что я бездумно расслабилась на этой поверхности, не отводя взгляда от его лица.

Каждый раз, когда он поворачивал голову хоть немножко, его золотые глаза отражали солнечный свет. Даже малейшего поворота оказывалось достаточно, чтобы эти тигриные радужки выделились из тени.

Красота этого вида сдавливала мою грудь и горло.

Его руки, его грудь, черты его лица.

Он так охеренно красив.

Я все ещё не могла поверить, что он мой.

Это ощущалось неизбежным, но в то же время совершенно необъяснимым.

Образы, мысли, эмоции прошлых дней и недель — все это просеивалось в моем сознании, приобретая более осмысленное значение в алхимии моего воображения. Не могу сказать, что думала об этом в линейной перспективе. Вместо этого все сливалось в единое полотно, которое значило больше, чем отдельные его детали, и неважно, сколько бы составляющих я не выделяла своим светом.

Все его слои выделялись столь же ясно.

Саркастичный, высокомерный, зачастую инфантильный мужчина.

Блистательный стратег.

Солдат, бизнесмен, пират Уолл-Стрит, переговорщик.

Друг, любовник… муж.

Создание из света, которое жило за всем этим.

Этот локомотив пламени, уносивший меня в столь обширные места, что мне почти невозможно было думать о нем как об отдельно взятой личности. Та часть его также любила — может, даже так безгранично, так бескорыстно, как никто другой в моей жизни. Внутри этого пространства он превращался в своеобразную сверхъестественную силу, созданную из звёздного света и пламени, котла начинаний, бурлившего столь медленно, глубоко и непостижимо, что мне казалось, будто я плыву в первичном бульоне, в котором зародилась сама жизнь.

Все до этого я помнила иначе.

Я думала обо всем, что станет иным после этого.

Я осознала, что вижу его в обрывках случайных сцен… в Сан-Франциско, сидящим напротив меня в той комнате для допроса, пока Ник и Энджел находились по другую сторону одностороннего стекла. Я помнила его в Бангкоке, в номере отеля после того, что сделал Солоник; в Париже, когда он предложил отправиться за Йеном, чтобы защитить меня.

Я видела его в те моменты, я видела его сейчас, и каким-то образом противоречия, различные маски, личности, роли одновременно вносили ясность и сильнее запутывали меня, особенно когда я думала о том, как мало я видела в нем в то время.

Мне уже не казалось странным, что он жил за всеми этими лицами.

В то же время мне казалось очень странным, что кто-то способен скрыть так много.