Kapkan - Запах Вереска [СИ]

Солнце медленно плыло к горизонту и красило небо во все оттенки алого. Пернатые облака плыли медленно, словно с большой ленью. В воздухе стоял оглушительный аромат цветов и дикого меда. Ветер качал верхушки деревьев и шумел в желтеющих листьях. И на Волчий Двор опускалось время веселья. Музыка лилась по многочисленным улицам и перемешивалась со смехом праздника. В своем пестром шатре гадалка обещала несметные богатства и неземную любовь. Молодые крепкие парни состязались в разнообразных турнирах и завоевывали призы для своих девушек. Кукольник собрал вокруг себя малышню и показывал очередную сказку о благородном рыцаре, спасшем прекрасную принцессу, сразившись с полчищами врагов. Кто-то гулял между рядов палаток торговцев и не сводил глаз от великолепных работ. Кто-то кормил с рук свою пару запеченными сахарными яблоками. А кто-то спешил на главную площадь, где музыка звучала громче всего.

Ночь наступала незаметно. Ступая по небу тихо и укрывая землю своей темной вуалью, чтобы зажечь на небе самые яркие звезды. Луна вынырнула из-за облаков и освятила серебром крыши домов. А в самом городе зажглись первые костры. Освещая огромную площадь и многочисленные пары, танцующие перед старой церковью. Город праздновал и веселился на славу. Оставив далеко позади свои повседневные заботы и распри. Этой ночью все плохое сгорало и превращалось в пепел среди алых языков пламени, тенями дрожащими на стенах.

А за всем этим издали следил Маркус. С какой-то грустной улыбкой, застывшей на губах. Его глаза быстро нашли обоих сыновей. Эдвард от уха до уха улыбался своей невесте и, бережно обняв тонкий девичий стан, кружился вместе с ней в танце. Уолтер не отходил ни на шаг от любопытного Джулиана и показывал очередную диковинку заезжего торговца. А русоволосый восхищенно рассматривал ее и делал усиленные попытки, чтобы не поднимать глаз на него. Ему нравился Уолтер, но почему-то он усилено скрывал это.

Вдалеке от других стоял Алан и с шерифом ставил фейерверки. Блондин был увлечен работой, но то и дело краем глаза смотрел на своего друга. Увидев в очередной раз покрасневшее и недовольное лицо Джулиана, он закатил глаза. Сомневаться не приходилось — Уолтеру опять удалось смутить его. Чем тот был явно очень доволен.

Наконец, убедившись, что на ярмарке все идет нормально, Маркус развернулся и, никем не замеченный, отправился обратно в замок. Волчий Двор праздновал, и их веселью ничто не могло помешать. Потому что это был праздник жизни. Бесценная возможность жить свободно и счастье, которое было подарено им много лет назад. Но за которое пришлось заплатить очень дорого. Цену эту он никогда не забывал. Он видел ее отпечаток в глазах своей возлюбленной жены и в истерзанной душе брата…

Стоило перешагнуть порог замка, как голоса развеселенной толпы остались далеко позади. А впереди была неплотно прикрытая дверь в малую гостиную. Где спиной к входу сидела на мягкой изящной кушетке Диана и немигающим взглядом смотрела в окно. Туда, где лежали густые леса, покрытые легким туманом и пронизанные холодом.

У мужчины защемило сердце. Он бесшумно скользнул к ней и, сев за спиной, крепко обнял, привлекая к себе. Зарываясь носом в длинные мягкие волосы и поглаживая хрупкие плечи. Но оторвать глаз от дороги, ведущей к лесу, Диана не смогла. Словно ждала, что скоро произойдет чудо, и все случившиеся окажется дурным сном. Что не будет горьких слез и нестерпимой боли. Что не будет разбитых жизней и окаменевших душ. Но каждый раз ее надежды рассыпались в прах. Поэтому оставалось только зажмуриться и, сжав до скрежета зубы, пытаться жить дальше. Пока рядом был ее Маркус и дети, она могла жить. Только с ними сердце не ныло и билось для любимых. Для того, кто сейчас так нежно обнимал ее и делился молчаливой поддержкой. Но тому, кто нуждался в ней больше всего на свете, ни она, ни Маркус не могли помочь. Да и никто другой тоже, потому что разбитое сердце можно склеить снова, но душу не вернуть никогда…

Ветер тихо колышет листву и бродит между белых колонн. Он шевелит траву и приносит яркий запах дикого вереска. Такого теплого и сладкого, что кружит голову. Лунный свет льется в витражные окна и пустые арки, он лениво ползет по мраморным плитам и серебром окутывает всю галерею со статуями ангелов. Здесь тихо и безмолвно, ведь шум, царивший снаружи, не может проникнуть сюда.

Огромный черный волк идет тихо. На мягких лапах он ступает осторожно, словно боится спугнуть покой этого места. Он минует всю галерею и тихо опускается в самом конце, перед огромной аркой, покрытой зеленым плющом и ведущей к скалистому обрыву. Прикрыв блестящие золотые глаза, он сворачивается клубком на полу. Ветер становится сильнее. Он врывается резким порывом и, срывая лепестки цветов, кружит их вокруг затихшего зверя.

Словно ласковые пальцы перебирают мех с проседью. Они касаются сжатых век и гладят большую морду. Так мучительно и сладко, даря долгожданный покой и только сильнее разрывая сердце. И он знает… Чувствует, что больше не один. Только не этой ночью. Когтистые лапы тянутся вперед, в поисках того, кто должен сейчас лежать здесь же, совсем рядом. Но стоит открыть глаза, как из груди вырывается самый отчаянный и тоскливый вой на земле.

— Я здесь… Ты слышишь? Здесь… Иви…

Хриплый шепот разрывает тишину и застывает в воздухе. Чтобы через секунду отдаться еле слышным:

— Люблю…

Таким родным голосом, что внутри все сжимается от той невыносимой боли, которую ничто не исцелит. Ему не нужен весь этот мир. Не нужны его дары. Только тот, кто касается еле ощутимо и шепчет тихо. Одно лишь имя, одно лишь признание. Возможно ли передать степень той разрухи, которая царит внутри? Нельзя… Как гнилая рана, которая не заживет, сколько не лечи. Он до сих пор помнит, какой нежной может быть шелк бледной кожи. Медовый вкус поцелуев, что могли подарить только эти губы. Кривящиеся в надменном холоде для других и такие чувственные для него. Целый огромный мир, который уместился лишь в глазах цвета грозовых облаков. И нежный шелест ветров, которым звучал только ЕГО голос. Теперь ничего этого больше нет. Мир — тлен, а люди всего лишь бледные тени. Тысячи, миллионы, среди которых он тщетно пытался найти своего Небесного. День за днем влача свое существование и пытаясь забыть.

Говорят, что время лечит. Оно смывает мутные разводы, в которые медленно превращаются воспоминания, и рисует на их месте новые узоры. Яркие, порой сложные, а порой легкие, как пернатые облака. Но это ложь. Красивая сказка, которой кормят глупцов, пытаясь утешить их. С годами становится только хуже. Сколько прошло этого самого «исцеляющего» времени? Триста, пятьсот или восемьсот лет? Годы не имеют ровным счетом никакого значения, потому что он сходит с ума так же, как и тогда.