Кристина Амарант - Письма Амарант [СИ]

Империя щедро платила добытчикам. Хороший охотник за несколько лет в ловчем отряде мог обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь. Биллборды и газеты пестрели призывами, расписывали преимущества быта душеловов. Уважение, восхищение девушек, быстрые деньги…

Вот только смертность среди монстрхантеров в первый год доходила до восьмидесяти процентов. Желающих отправляться на почти гарантированную гибель не хватало, и государство, чтобы закрыть кадровую дыру, вынуждено было формировать охотничьи отряды из осужденных каторжников.

— Глупый мальчишка, — пробормотала Кари, шаря по полу. Где же это проклятое письмо? — Ты там и двух месяцев не протянешь!

Предупредить его мать — пусть отговорит сына?

Нет, это будет подло. Кари сама не простила бы подобного вмешательства в свою жизнь.

Написать ему?

Девушка вскочила и потянулась было к стопке бумаги с краю стола. Вставила в планшетку, взяла шило. И задумалась.

Решение так круто изменить свою жизнь не могло быть простым. За скупыми словами письма угадывались недели напряженных раздумий. И ей, слепой с рождения девчонке, были близки и понятны амбиции молодого волка. Желание доказать себе и миру чего ты стоишь на самом деле. Не идти проторенной дорожкой, а самому выбрать свой путь.

У Кари получилось. Ну, почти получилось. Прототип магофона уже готов, но отладка и запуск серийного производства займут не меньше полугода.

Технология, которая сделает ее известной на весь мир и сказочно богатой. Пройдет отсилы несколько лет, и магофоны станут такой же обыденной вещью, как сейчас постографы.

Мечта, воплотившаяся в реальность.

Имеет ли Кари право вмешиваться в жизнь Чарльза и лишать его мечты?

Все равно Маккензи пока только на третьем курсе. До назначения в Исхэлл все тысячи раз успеет измениться. Если он вообще сможет выдержать нагрузки. При знакомстве Чарльз не показался ей способным свернуть горы ради своей цели.

Она вздохнула, снова присела и зашарила по полу. Письмо хорошо бы все-таки дочитать. А все что она думает по поводу этой авантюры Кари выскажет ему лично, через девять месяцев.

В моей роте заправляет сержант Рассел, и этот парень настоящий кусок дерьма. Мы все его дружно ненавидим, но дрючит он на совесть, надо признать.

По вечерам, после общей боевой подготовки, я чувствую себя ожившим покойником. Да и ползаю примерно так же.

Боевая — это весело. Двенадцать часов на полосе препятствий, которая больше похожа на дорогу в ад. Нужно не только бежать, прыгать, ползти и подтягиваться, но еще и уклоняться от атакующих заклинаний, ставить щиты, бить в ответ. Каждые три дня трасса меняется, так что не заскучаешь.

Совсем скоро к боевой добавят строевую, и тогда нам станет еще веселее.

Мясо на завтрак, обед и ужин в сочетании с тренировками дает интересный результат. Я набрал почти десять фунтов мышечной массы и уже не влезаю в рубашки, которые носил на гражданке. Теперь понимаю почему все военные такие качки, хотя ничего похожего на привычный зал с железом я здесь не видел.

У меня пока третьи результаты в сводной таблице, но я планирую занять первую строчку. Вот увидишь: Норд-Джек еще содрогнется от ужаса, осознав мою мощь.

— Вам письмо, госпожа Маккуин, — слова, которые наполняют душу непонятным предвкушением.

Ежедневный утренний ритуал — чашка черного кофе и послание от Чарльза.

Каждый день. Даже в выходные и праздники. Даже когда он в дороге или смертельно устал после тяжелейшего марш-броска.

Письмо и кофе по утрам. В мире все стабильно.

В последнее время послания стали короче. Учеба в Норд-Джеке оказалась тяжелее, чем Чарльз ожидал, сквозь напускную браваду его строк прорывается усталость.

Но он пишет. Держит данное слово, день за днем отправляет письмо за письмом. Уверенный, что его никто никогда не прочтет. Пишет обращаясь то ли к ней, то ли к самому себе.

Иногда в его строках сквозит неверие, отчаяние, готовность сдаться. Как легко было бы развеять их, просто ответив. И Кари тянется к планшетке, но откладывает ее.

Написать ему — сжечь все мосты. Вступить в разговор, начать узнавать друг друга в диалоге. Открыться перед Чарльзом так же, как он открылся перед ней в своих письмах — весь, как на ладони, без мишуры сверкающих масок, без красивых поз и фраз…

Это страшно. Она не готова. Она не любит, не умеет, не знает каково это — быть настолько близкой с кем-то.

И боится разочаровать его. Та Кари, которую Чарльз выдумал для себя, ради которой он готовится побеждать драконов и левиафанов гораздо лучше настоящей. Сильнее, смелее, мудрее. Она идеальная.

А настоящая Кари — нет. Поэтому она прихлебывает обжигающий горький как сама жизнь кофе, гладит пальцами еле заметные бугорки на плотной бумаге. И будто воочию слышит хрипловатый мужской голос. Столько слов о незначительном, суетном, но почему-то кажется, что каждое слово — о ней.

Только о ней.

Знала бы ты, как я жду встречи с тобой.

Над моей кроватью теперь висит календарь. Каждый день я зачеркиваю одну цифру и пересчитываю сколько еще их осталось — мой маленький утренний ритуал.

Порой я сам себе напоминаю узника в тюремной камере. Тридцать косых линий. Тридцать дней. И я еще на месяц ближе к тебе.

Нет, только не думай, что я вздыхаю и страдаю целый день.

Совсем наоборот. Никогда раньше я не был так счастлив. Мысли о тебе наполняют мою жизнь смыслом. Они дают мне желание расти и меняться.

Когда в жизни есть цель, все становится другим. Еще до перевода в Норд-Джек я вышел на отличные оценки, бросил шляться по клубам и пабам. И еще боевые искусства. Два года обещал себе записаться на рукопашный бой и два года откладывал. Всегда находились причины не делать: нет сил, времени, денег, чтобы платить за уроки.

Когда ты появилась в моей жизни, все нашлось.

Я стал серьезнее, отделил важное от неважного, не трачу больше времени на ерунду. Не всем это нравится. Еще до отъезда на север я потерял половину друзей. По их словам, я стал занудой, с которым не о чем говорить.

Но мне все равно.

Я иду к своей цели, Кари. К нашей следующей встрече я стану волком, который тебя достоин.

— Щит!

Чарли вскинул руки, раскрывая над головой полотно плетения. Также, как и два десятка других курсантов. Края заклинаний со звоном состыковались, воздух перед ротой потек словно жидкое стекло, застыл в золотистом флере, поделенный на правильные шестиугольники, похожие на соты.

Тренажер захрипел, плюнул, и огненный сгусток раскрылся оранжевым куполом над головой, обозначая границы выстроенного курсантами щита. С краев дохнуло раскаленным воздухом, запах гари осел на губах терпкой горечью.