Сара Маас - Королевство пепла

Одолженное время. Каждый момент был заимствован.

Эвалина Ашерир нежно погладила ее по щеке. Через маску.

Аэлина могла поклясться, что почувствовала прикосновение к коже.

Ее мама сказала:

«Ты очень храбрая. Ты была храброй слишком долго».

Аэлина не могла остановить тихий всхлип, рвущийся из ее горла.

«Но ты должна быть храброй немного дольше, мое Огненное Сердце.»

Она почувствовала прикосновение матери.

«Ты должна быть храброй немного дольше, и помни… — ее мать прикоснулась невидимой рукой к сердцу Аэлины. — Именно вера в это важна. Независимо от того, где ты находишься, независимо от того, как далеко, она приведет тебя домой».

Аэлина успела поднять руку к груди, чтобы коснуться пальцев матери. Но ее пальцы коснулись только тонкой ткани и железа.

Но Эвалина Ашерир внимательно смотрела на Аэлину, ее взгляд из мягкого стал сильным и блестел, как свежая сталь.

— Вера в это важна, Аэлина.

Пальцы Аэлины впились ей в грудь, когда она пробормотала «вера в это».

Эвалина кивнула.

Опасные угрозы Каирна танцевали сквозь гроб, его нож царапал и царапал.

Лицо Эвалины не дрогнуло.

«Ты моя дочь. Ты родилась от двух могучих родословных. Эта сила течет в тебе. Живет в тебе».

Лицо Эвалины вспыхнуло от ярости женщин, которые были перед ней, вплоть до Королевы Фэйри, чьи глаза у них были.

«Ты не уступишь».

Затем она исчезла, как роса под утренним солнцем.

Но слова остались.

Вспыхнули в Аэлине словно зажженные угольки.

«Ты не уступишь».

Каирн скреб кинжалом по металлу прямо над ее головой.

— Когда на этот раз я буду резать тебя, сука, я собираюсь…

Аэлина ударила рукой по крышке.

Каирн остановился.

Аэлина снова ударила кулаком в крышку. Снова.

«Ты не уступишь.»

Снова.

«Ты не уступишь.»

Снова. Снова.

Пока она не почувствовала себя живой, пока на ее лице не капнула кровь, смывая слезы, пока каждый удар кулаком в железо не превратился в боевой клич.

Ты не уступишь.

Ты не уступишь.

Ты не уступишь.

Ярость поднялась в ней, жгучая и ревущая, и она полностью отдалась ей. Совсем рядом упало дерево. Как будто кто-то пошатнулся. Затем крик.

Аэлина била кулаком по металлу, словно песня, пульсирующей и вздымающейся приливной волны, мчащейся к берегу.

— Принеси мне глориэлу!

Слова ничего не значили. Он был ничем. Всегда был ничем.

Снова и снова она стучала по крышке. Снова и снова эта песня огня и тьмы вспыхивала через нее, из нее, в мир.

«Ты не уступишь».

Что-то зашипело и затрещало поблизости, и дым повалил сквозь крышку.

Но Аэлина продолжала бить. Держась, пока дым не задушил ее, пока этот сладкий запах не унес ее.

И когда она проснулась на алтаре, она увидела, что она сделала с железным гробом.

Верх крышки был деформирован. Выделялся огромный горб, словно металл был тонким.

Как будто она была близка к цели.

…

Рован застыл на темном холме, с которого было видно спящее царство.

Остальные были уже на полпути вниз по склону, вели лошадей по высушенному холму, который проведет их через границу Аккадии, к засушливым равнинам внизу.

Его рука отпустила поводья жеребца.

Он должен был это предвидеть.

Он просмотрел на звездное небо, на дремлющие земли за ним, на Лорда Севера над ним.

Что-то ударило его в сердце. Оборвалось и взревело снова.

Снова и снова, как будто молот бил по наковальне.

Другие бежали к нему.

Эта бушующая, огненная песня прозвучала ближе. Через него.

Через связь мэйтов. Через его душу.

Рев ярости и неповиновения.

Откуда-то снизу, Лоркан выдохнул:

— Рован.

Это было невозможно, совершенно невозможно, и все же…

— Север, — сказал Гавриэль, повернув своего мерина. — Волна пришла с севера.

От Доранеллы.

Маяк среди ночи. Сила, всколыхнувшая мир, как это было в Заливе Черепов.

Она была наполнена звуком, огнем и светом. Как будто она кричала, снова и снова: я жива, я жива, я жива.

А потом тишина. Как будто ее отрезали.

Погасили.

Он отказывался думать почему. Связь мэйтов осталась. Напряжённая до предела, но осталась.

Поэтому он послал по ней слова, с такой же надеждой и яростью и безграничной любовью, с какой он почувствовал ее. Я найду тебя.

Ответа не было. Ничего, кроме жужжащей тьмы, и Лорда Севера, сверкающего высоко, указывая на север. На нее.

Он увидел, что его спутники ждут приказаний.

Он открыл рот, чтобы озвучить их, но остановился. Передумал.

— Нам нужно отвлечь Маэву от Аэлины. — его голос прогрохотал над сонным жужжанием насекомых в травах. — Достаточно надолго, чтобы проникнуть в Доранеллу.

Ибо даже с тремя из них их может быть недостаточно, чтобы взять Маэву.

— Если она услышит, что мы приближаемся, — возразил Лоркан, — Маэва снова спрячет Аэлину, а не встретится с нами. Она не такая глупая.

Но Рован посмотрел на Элиду, леди Перранта широко открыла глаза.

— Я знаю, — сказал он, обдумывая свой план, такой же холодный и безжалостный, как сила в его жилах. — Тогда мы вытащим Маэву другой приманкой.

Глава 13

Паук сказал правду.

Прячась среди ледяных камней зубчатого горного пика, Манона и Тринадцать смотрели в небольшой проход.

В лагерь краснокрылых ведьм, место, подтвержденное Тенями всего час назад.

Манона оглянулась через плечо туда, где Дорин был почти невидим в снегу, а паук стоял в ее простой человеческой форме рядом с ним.

Бездонные глаза существа встретились с ее, сияя торжеством.

Хорошо. Сейрин, или как она там себя называла, могла остаться в живых. Куда это приведет их, она увидит. Ужасы, которые паук упомянул в Морате

Потом.

Манона просмотрела на темное синее небо. Никто из них не спросил, куда Манона улетела на Аброхасе несколько часов назад. И ни одна из ее Тринадцати теперь не спросила, куда она ушла, когда они следили за лагерем своих старых врагов.

— Семьдесят пять, которых мы можем видеть, — пробормотала Астерина, глядя на оживленный лагерь. — Что, черт возьми, они здесь делают?

Манона не знала. Тени не смогли ничего сказать.

Палатки окружали небольшие костры, и каждые несколько мгновений фигуры улетали и прибывали на метлах. Ее сердце гремело в груди.

Крошанки. Другая половина ее наследия.

— Мы двинемся по твоей команде, — сказала Соррель, осторожно подталкивая.

Манона вздрогнула, желая, чтобы снежный ветер помог ей быть холодной, непоколебимой во время нападения. И после этого.

— Никаких когтей или зубов, — приказала Манона Тринадцати. Затем она снова посмотрела через плечо на короля и паука. — Вы можете остаться здесь, если хотите.

Дорин одарил ее ленивой улыбкой.