Чертова Кукла - Песнь ангелов [СИ]

— Ведьма, исчезни, хорошо? — он зашел в квартиру. Было слышно, как запираются замки — первый, второй, третий. И тишина.

Присев на кресло, я в отчаянии закусила губу. По окну катились первые капли дождя — а у меня нет зонта. Ладно, пережду здесь, если не выгонят. Бог не выдаст — Ивлев не съест.

А между тем на улице разгулялась непогода. Небо озаряло вспышками молний, и сразу же слышались раскаты грома. Промокну до нитки, а что может быть хуже мокрой ведуньи? Только две мокрые ведуньи.

Я позвонила в такси и пока объясняла адрес, дошла до дверей тридцать седьмой квартиры. Слабый запах тухлых яиц снова подсказал: где-то здесь — темная магия.

— Да что же это такое, а? — всплеснув руками, я начала осматривать дверь. Мои сомнения оправдались, весь косяк был утыкан иголками. Сдвинув коврик, увидела землю, наверняка, могильная. И ведь ни листочка, ни перчаток под рукой, чем подклад убирать? Голыми руками нельзя, на меня перейдет. Я заметалась по лестничной площадке, выискивая хоть что-нибудь, что помогло бы мне. — Почтовый ящик! — хлопнув себя по лбу, я сбегала вниз, нахватала газет и вернулась обратно. Теперь предстояло занятие потруднее — передвинуть столик для гостей к двери — с моим ростом другого выхода нет.

Стол отчаянно скрипел и не желал сдвигаться с места больше, чем на миллиметр, но я все равно продолжала. Когда он встал под дверью Ивлева, такси ждало меня на улице уже десять минут.

— Господи, Боже мой, от всякой порчи его укрой, — начала читать я, осторожно извлекая иголки из косяка бумажкой и засовывая их в свернутый кулек. — От ветряной, от земляной, от воды болотной, от палицы, от маталицы, от игляной, от огняной, от наносной. — Пришел черед земли, я сметала ее все теми же газетами. Не мешало бы еще полы замыть, но пока сойдет и так. — Кто ту порчу принес, тому эта порча на нос, на зубы, на губы, на сердце, в поганую утробу. Ключ, замок, язык, Аминь.

— Ведьма, — резко распахнув дверь, Максим недобро уставился на меня, пытавшуюся в это время отодвинуть на место все тот же злополучный стол. — Что на этот раз?

— Иголки из косяка вытаскивала, — заискивающе протянула я, глядя на него снизу вверх. Ореховые глаза снова смотрели куда-то мимо меня.

— У тебя две минуты, пока не приехала охрана.

Схватив кулек с землей и иголками, я рванула к лифту. Все, хватит с меня! Не буду ему больше помогать, уничтожу подклад этот — и пусть помирает. Нет больше ни терпения, ни желания спасать наглеца!

В дверях мы столкнулась с Маргаритой. Та, увидев меня, попятилась, а потом и вовсе припустилась в другую сторону.

— Гадина! — крикнула я ей вслед. — Еще раз увижу здесь — прокляну!

Таксист, слышавший это, встретил меня удивленными глазами, но промолчал, лишь изредка поглядывая через зеркало. Мы доехали до парка, где я, под не стихающим дождем, наспех закопала подклад, не давая волю эмоциям, и припустилась обратно, в теплое нутро автомобиля. Когда мы подъезжали к дому, гроза начала стихать. Я расплатилась с таксистом и побежала к подъезду.

— Девушка! — крикнул он.

— Да? — я смотрела на него сквозь пелену теплого дождя, обессиленная и готовая разрыдаться от жалости к себе.

— Вы не плачьте, он все равно вас, а нее выберет!

Кивнув, я побрела прочь, уже не сдерживая рыданий. Никогда до этого мне не приходилось столько плакать — не считая расставания с Володей и бабушкиных похорон. Но эти люди были мне дороги и любимы, а Ивлев… Тяжело простить ему всех унижений, причиненных за сегодняшний день, пусть на нем хоть печать одиночества, хоть проклятие смертника — а желание помогать он отбил напрочь.

Переодевшись в сухие вещи, я тут же уснула на диване, даже не успев поговорить с родителями. Яшка прижался ко мне, доверительно мурлыча, но тягостное чувство так и не проходило.

Бабушка явно решила не отставать от меня.

Сегодня она снова пришла во сне. Сидела на лавочке и щурилась от дневного света. Солнце не проглядывало из-за облаков, но все равно больно било по глазам.

— Ты недовольна? — вдруг стало дико стыдно. Ради меня тормошат дух бабушки, а я не могу ее просьб выполнить.

Она даже голову в мою сторону не повернула, делая вид, будто не замечает присутствия любимой внучки. Я хотела взять ее за руку, но в последний момент передумала. Одно дело — когда бабуля прикасается до моей головы, плеч; другое — почувствовать сейчас ее холодную, призрачную ладонь, чтобы еще раз напомнить себе — это уже не живой человек, а всего лишь душа.

— Ну бабушка, — заныла я, как в детстве. Она поправила платок на голове и пошла. Я — следом за ней.

Посреди двора стояли два гроба, в одном лежал мужчина, в другом — женщина. Рядом плакали родственники, все — как вороны, в черных одеждах. Подойдя ближе, я посмотрела за их спины и отпрянула, увидев мертвого Максима. Бабушка стояла рядом, укоризненно качая головой.

— Он что, умер? — в глазах моих стояли слезы. Бабуля отрицательно покачала головой, показав два пальца. — Еще два дня? — Она смотрела на меня с такой тоской и нежностью, что сердце сжималось от боли. — Бабулечка моя, я обязательно его спасу.

Бабуля Лека обняла меня. Она была теплой и пахла так же, как и в жизни — ромашковым отваром и еловыми ветвями. За ее спиной люди начали расходиться от гробов, снова открывая взору Максима и… меня. Я закричала, глядя на свое мертвое тело, и проснулась.

Яшка сидел копилкой возле дивана, сестра удивленно выглядывала из-за ноутбука, с кухни доносились родительские голоса — как будто ничего страшного и не было.

— Ты чего верещишь с утра пораньше? — Варька подсела ко мне на диван и смахнула с подушки еловые иголки. — Никак бабушка кошмарами травила?

— Можно сказать и так, — сон до сих пор не желал отпускать, перед глазами стояло мое неживое лицо. Что хотела сказать бабуля? Если не спасу Максима — сама полягу? Ну почему, почему мертвые не могут говорить?..

Субботнее утро мы провели в кругу семьи. Мама вовсю восхищалась Яшкой, возомнившим себя Матроскиным; папа собирал большой паззл из пяти тысяч кусочков (его это очень успокаивало), а Варька пытала меня.

— Рассказывай, что произошло? — мы с ней, как в прежние времена, засели на балконе, зажгли кальян и смотрели на небо.

Я вкратце поведала свои приключения, сестрица поначалу удивленно вскидывала брови, в середине — ржала, как конь, приговаривая «Нет, Васька, это только ты так можешь». А когда я описывала свой сон, на глазах Варвары появились слезы.

— Не переживай, сеструха, чего-нибудь придумаем. Что сейчас будешь делать?

— Машину заговорить надо, только как в его дом попасть?

— Это мы легко, — улыбнулась Варя, подмигнула мне и пошла одеваться.

Через полчаса мы на сестрицыной машине въезжали в гараж при доме Ивлева — без помощи Варвары у меня ничего не вышло бы.