Елена Кисель - Сердце Крона [СИ]

− Угу, − диким голосом сказала я, пытаясь нашарить ногой халат. – А я что – там нужна?

− Да. Тебя проводят.

Он отключился. Я мрачно посмотрела на заиндевевшую дверь – за ней, наверное, скрывался тот, кто и должен был меня проводить. Пожалуйста, пожалуйста, только не Андрий, у меня же просто нервы его не выдержат, я же просто…

В жизни всегда все хуже, чем представляешь. За дверью обнаружился Веслав.

− Рехнулась? – прошипел он синими губами.

Вид у него был изрядно подмороженный и очень-очень злой.

− Незачем было так трезвонить. Я думала, ко мне маньяк ломится!

− Тебя что, не предупредили?

− Через секунду после твоего концерта. И дай догадаюсь – ты меня отравишь?

− Нет, − подумав, ответил алхимик. – Хотя хочется. Еще немного – и ты меня в ледяную статую бы перекинула!

Я заглянула за его плечо: он не преуменьшал. Вся площадка была покрыта изморозью, а кое-где виднелась ледяная корочка. Вот бы мне так на зачете, но я, как комиссию увижу, – даже воду в стакане заморозить не могу.

Пришлось вылезать на площадку, стряхивать остатки недосыпа и пытаться сосредоточиться. Конечно, к утру и само растает, но вдруг кого-то из соседей на площадку вынесет не по делу… Краткий мысленный призыв к стихии, плавный жест: «от холода в пар» − изморозь и лед стали каплями и начали испаряться.

− А мне, значит, так и наживать себе ангину? – возмутился Веслав.

− Тихо, − буркнула я, приоткрывая дверь. – Проходи. Могу тоже воду испарить, но ощущения будут – будто тебя в микроволновку сунули. Начинать?

− Лучше сделай мне кофе, − отозвался алхимик, скептически оценивая мой халатик.

Опять сюрреализм какой-то начинается.

− Может, еще печеньками угостить? Или оливье замастрячить на скорую руку?

− Я ж не горячую ванну требую и не санаторий, а ты, кстати, меня заморозила!

Идти на кухню не хотелось, но пришлось («Ибо наши стихии – стихии жизни и мира, и мир должен наполнять душу… и ты заморозила его, Вересьева, так что отрабатывай»). Заодно я заварила кофе и себе, но выпить не успела: вдруг оказалось, что мы торопимся. Веслав, попивая кофеек, так и сказал:

− Поторопись. У меня такси у подъезда, и ждать я не буду.

Осталось плюнуть, хлопнуть дверью спальни и по-армейски уложиться в пять минут. После чего демонстративно принять из рук темного чашку, закрыть дверь и выйти на все еще влажную площадку.

− Тебя Знак в квартире подловил? – поинтересовался Веслав, сбегая по ступенькам.

− Ага, прямо в спальне, утром. А тебя раньше, да?

− Угу. Вечером. Черт бы его драл, этот Знак, – такое мне устроил! Стою в лаборатории, дозу отмеряю, и тут он. На стене и на руке. В общем, рука дрогнула. Теперь моей хибаре нужен капремонт.

У подъезда и впрямь ждало такси, причем шофер – не под действием магии, я могла бы поклясться.

− Ты что, нитроглицерин варил? – шепотом удивилась я, впихиваясь на заднее сидение.

− Да нет, эликсир один... давно над ним работаю.

Не хочешь говорить – не надо. Больше я ничего не спрашивала, да и он тоже.

Нет, не могу я нормально с этим темным общаться. Вот съедим вместе пуд соли – если успеем, конечно, – тогда посмотрим.

Ехать нам оказалось по пустынным в четыре ночи улицам не слишком долго, а выходить пришлось на Исаакиевской площали.

− Здесь, что ли? – недоверчиво хмыкнула я.

Алхимик кивком указал на собор. Шофер посмотрел на нас грустно («Туристы, небось, − сказали его восточные глаза»), и укатил, оглядываясь через плечо.

− В музей по ночному времени? – усомнилась я. Веслав только плечами пожал. Никакого удивления он не проявил. – А что ж не на крыше?

− На крыше? Что за дурь, почему на крыше?

Я пожала плечами. Да так… стереотип. Пережитки попсовой культуры. Если портал – то на крыше, если ведьмак – обязательно дерзкий, мрачный, с мужественным лицом и в балахоне. А вот чтоб с характером четвертого энергоблока – не хотите?

На площади и у самого собора было довольно людно по ночному времени. Или нет, не людно. Похоже, единственным человеком в окрестностях был таксист, который только что унесся.

Стихийники.

Темные и светлые. По парам. От уровней рябило в глазах: подмастерья, мастера, магистры, два раза промелькнуло что-то вроде профессора. Низшего уровня ученичества, который у нас зовется «ясельной группой» (и к которому я пока что отношусь), не было. Серьезное оцепление.

Светлые со мной здоровались, темные приветствовали короткими кивками и насмешливыми взглядами – мол, ну-ну. Вот с Веславом не здоровался никто. Раз-другой ему кивнул кто-то из темных, и то ученики. Магистры и профессора глядели на него молча и пристально, и, как мне показалось почему-то, – нехорошо. Про наших и говорить нечего: глазами б сожрали, если бы могли. Особенно отличился Андрий, уже возле входа в собор: сперва бросил мне укоризненный взгляд – немое порицание за утренний обман − потом выдвинулся вперед, ткнул Веславу пальцем в грудь и выдал:

− Имей в виду, темный! Если ты посмеешь ее предать…

Мне захотелось провалиться в древний фундамент собора. Ну, вот! Так и составляется мнение, что адепты «стихий жизни» – все наивные дурачки.

− Палец в сторону! – тут же ощетинился Веслав. – Или умрешь раньше, чем успеешь вякнуть еще глупость.

− Думаешь напугать?

− Я? Нашел идиота. Да мне и по должности сразу травить положено…

Мне еще предстояло узнать, что это святая правда и что кодекс должности Веслав старается блюсти очень-очень. Ну, а пока я просто проскользнула мимо окаменевшего стихийника в зал собора.

Он был освещен совсем неярно – и оттого создавалось ощущение, что входишь в каменный, причудливо изрисованный грот. Рассеянный свет поигрывал на золоте высоких алтарных врат, скупо выхватывал богатства храма: розовый, белый, желтый, бордовый мрамор, малахит, лазурит. И смотрели лики с мозаичных полотен, и парил купол – тот самый, с Богородицей, с росписью Брюллова, и…

И прямо под куполом стояла она – неуместная среди пышного убранства, каменная, грубая и простая, знаки стихий выбиты на камне.

Арка.

Возле Арки с умными лицами застыли Игнатский и дамочка в скучном сером костюме и с высокой прической.

− Призывники, − сказала она, разворачиваясь в нашу сторону.

Макаренко, глава противоположного отдела, а кого еще можно было ожидать.

− Здрасте, − промямлила я. На меня тут же нацелились наукообразными прямоугольными очками, и я почувствовала себя проштрафившейся ученицей. Ходили, ходили слухи о родстве легендарной главы Темного отдела с не менее легендарным советским педагогом…

− Ты, значит, Ольга. Вода, ученик… − тут Макаренко повернулась к Игнатскому. – Даже не знаю насчет уровня.

С Веславом она не поздоровалась и вообще вела себя с тем оттенком неприязни, который я уже успела заметить у темных по отношению к нему. Потому вводила в курс дела вроде бы только меня.