Татьяна Мейко - Колдунья

— Что ты! — испугалась она. — Нет, нет. Ты еще молод. Что годы?! Жизнь измеряется ударами сердца. Каждому на жизнь отпущено определенное число ударов. И ни на один удар больше не проживет человек. И ни на один меньше! В пути сердце бьется медленнее. Нет, нет! Ты не только дойдешь, ты еще успеешь вернуться, и тогда мы будем счастливы навсегда. Я наколдую наше счастье!

Она говорила вдохновенно, и глаза ее горели в предчувствии великого колдовства.

— И что бы тебе не родиться обычной женщиной, — вздохнул он.

— Побудь со мной еще немного и иди! Ты бы все равно ушел — это судьба…

Они прожили вместе еще три дня и три ночи, а на четвертую он встал и, словно повинуясь смутному велению души, шагнул в пустыню вечности.

— Но ты должен вернуться, — кричала ему вслед маленькая колдунья. — Я заклинаю тебя! Я заклинаю! Я прошу…

И он ушел, будто не было его никогда. А она поставила на подоконник свой неостывающий самовар и села у окошка, чтобы ждать тридцать и еще тридцать лет. Она морщила низкий лоб, вглядывалась в хлопья горячего пара и видела нескончаемую дорогу, которая уводила ее единственного друга.

Она редко вставала, осторожно поднимала голову, неспешно колдовала над белым паром, медленно слушала, чтобы не поторопить свое сердце, не заставить его биться быстрее, чем снег скрывает следы уходящих. Так тихо проходили дни, словно опускались белые снежинки, так прошло десять лет. И тогда в далеком доме на краю пустыни родилась девочка. Она пришла на землю светлым утром, когда повсюду властвовали силы добра и света, покровительствуя всем чистым и вновь рожденным. И все, что было полно жизни и любви, пожелало девочке добра. Промолчала одна только, маленькая колдунья.

Белая вьюга заглянула в окно новорожденной и, обогнав снега, примчалась к всеми забытой избушке.

— Нет, — прошептала колдунья, — я не сниму своего заклятья — ей уготована вечная разлука.

Второй раз ударила в окно белая вьюга. И поняла упрямица, что не оставят ее в покое, не забудут, что и она была рождена для добра.

Всю свою маленькую жизнь слепо подчинялась она колдовским силам земли. Благословляла и проклинала, поклонялась и любила все, что было возлюблено миром. Но вот уходил по снежной пустыне ее друг, ее странник. Уходил к той, которой предсказано быть счастливой. Колдунья прижимала руки к груди, но сердце уже не билось медленно, как падает снег. «Разве виновата я, — думала она, — что встретила его в самом начале жизни и все мои радости и печали связаны теперь только с ним?!»

Все цветы и надежды земли, вечную любовь и вечное раскаянье, весь свет, все моря и океаны, все тайны, открытые ей, положила она на весы своего счастья и счастье перевесило чашу весов.

— Нет, — отвечала она, — я не пожелаю ей добра. И в третий раз ударила в окно белая вьюга, возвещая о том, что все кончается в мире, не вечны и колдовские чары.

— Хорошо, — смирилась колдунья, — хорошо, я отступлюсь, я тоже благословлю ее, но пусть судьба разведет их дороги. Пусть они не встретятся в этой жизни, и я не нарушу ее покой. Она не будет знать, что есть человек с лицом знакомым, будто он ее брат. Она будет счастлива с кем-нибудь другим.

Выслушала белая вьюга неясные речи и умчалась.

Тихо стало. Все так же падал снег, те же высились ели. Но мир больше не виделся счастливым и безмятежным. Разрушилась незримая вечная связь, и вместе с ней уходили из сердца колдуньи любовь, добро… Так большая река покидает русло, унося с собой покой и жизнь. И впервые девочке стало страшно совсем одной в избушке, покинутой на тридцать лет пути. На окна набежали зловещие тени, дрогнул и погас огонь свечи, и почудилось ей, что, если сейчас, сию минуту, не увидит она своего странника, не спрячет лицо в его ладонях, она умрет.

Она зажгла свечу и впилась глазами в белый пар самовара, но не увидела лица странника. Он шел не к ней, он уходил от нее, и показалось, что с тех пор, как родилась на свет соперница, он ускорил шаг.

Колдунья протянула руки к нему и тихо позвала его по имени. Но никто не откликнулся ей. Она позвала еще раз все так же тихо, чтобы не поторопить вещую вьюгу. Три дня и три ночи она только звала его, надеясь на простое человеческое слово, но бессильно слово и желание человека перед расстоянием.

На тридцать лет пути никто не стремился к ней, не любил и не надеялся на нее… А где-то уже мчалась окну роковая вьюга.

И тогда дерзко вскинула руки добрая колдунья призвала к себе в помощь силы зла.

— Я заклинаю! — еле слышно проговорила она.

— Я заклинаю! — и потемнели ее глаза, затвердели пальцы, хриплым стал голос.

— Я заклинаю! — и на минуту тихо стало на земле: ни один лист не упал там, где прежде падали листья, и ни одна травинка не шелохнулась там, где прежде шелестела трава.

— Я заклинаю время и дороги, ветры и снега, недругов и друзей, встречных и уходящих… Оставьте его все и навсегда! Оставьте ему лишь имя мое, думы обо мне, дорогу ко мне.

…Где-то на белой равнине злой ветер бросил в глаза одинокого странника снежные комья. Вьюга взвыла, и в плаче вьюги услышал он свою колдунью, но не узнал ее изменившийся голос. Он оглянулся. На тридцать лет застилали дорогу снега, словно белый пар клубился из самовара. Самые трудные десять лет были позади, все сильнее томило его неясное предчувствие…

— Я заклинаю, я заклинаю, я прошу, — шептала колдунья бессмысленные свои молитвы. — Пусть он вернется ко мне, — плакала она, теряя свое колдовство.

И четвертый раз ударила в окно вьюга. Рассыпав осколки стекла, ворвалась в комнату и, унеся с собой тепло нагретого жилья, умчалась прочь.

Силы судьбы оказались сильнее — ее единственный друг не повернул с полдороги…

Она уронила на руки свою горемычную голову. До конца пути оставалось еще очень много лет.

И вспомнила маленькая колдунья старый колдовской закон: «Ты будешь волшебницей, пока не захочешь счастья для себя».

Прошло ровно тридцать лет с тех пор, как ушел одинокий странник.

Колдунья неподвижно сидела у окна. Остыл медный самовар, развеялся белый пар… И она уже не могла видеть, как подходил ее друг к далекой чужой избушке. Как добрался до замерзшего окошка и впервые за долгую жизнь вдруг ощутил на сердце мир и покой.

Прошло еще тридцать лет, потом три года прошло и опять прошли годы… Колдунья все сидела, смотрела на белые хлопья и ждала, когда кончится снегопад, будто торопилась в дорогу. Снег кончался, но она не уходила, а ждала, когда он пойдет снова, потому что ничего не ждать она не могла.

…Старый путник отворил дверь, перешагнул порог и долго вытирал о половик отмытые дорогой сапоги. Она взглянула на него точно так же, как только что смотрела в окно, не сразу вспоминая его лицо.