Ульяна Соболева - Возрождение Зверя [СИ]

Они не должны были быть там. Она, мать её, не должна была быть там! Только не моя малышка! Он должен был вывезти её. Чёртов Зорич! Ты обещал мне! Ты, блядь, обязан был увезти, обеспечить её безопасность. Я сутки, грёбаные сутки удерживал своих людей, не позволяя перекрыть дорогу на Асфентус, не закрывая границу до последнего. Я знал, что Влад пересек её… Маааать его, пересёк её без Марианны!

Я не знал. Маленькая моя, я не знал. Прошу, поверь и ответь!

После всего, что мне показал Курд… я думал лишь о том, что Она мне не простит, если не спасу её отца. Потом… потом я сам лично надеру ему зад. Когда нейду её. Если же нет… нейду. Обязательно нейду!

Я сошёл с ума. Обезумел. В тот момент, когда узнал, КТО должен был присутствовать на этой тайной встрече. Я отменил первоначальный приказ взорвать гостиницу. Орал его мысленно командиру карателей, обещая все муки Ада, если он предпримет хотя бы одно действие без меня.

Они все были там. Все на, кто до последнего поддерживал короля… Чёёёрт, не короля, а мою жену! Меня! Все на, кто пренебрегли своей безопасностью из уважения к ней. Они все были там. А её не должно было быть! Марианна должна была быть на полдороге в безопасное место.

Я просчитался. блядь, я просчитался так, что хотелось разодрать собственную глотку!

«Малыш… девочка моя, ответь. Слышишь? Ответь мне. Ненавидь. Прокляни… Марианнаааа… прокляни меня, но так, чтобы я услышал твой голос!»

Это он приказал взорвать здание. Ублюдок. намеренно громко вторгаясь в мои мысли тоже, чтобы я слышал его приговор.

«Я не успел… маленькая… я не успееел. Ты веришь? Ты веришь, что я, скорее, сдох бы, чем сделал это с тобой? Ответь… Ответь, что не веришь».

Я не нашёл её тела. Это единственное, что ещё позволяло мне дышать. Это причина, по которой Курд всё ещё жил. Это… и мои дети. Точнее, самый настоящий страх за них. Крюк, намертво впившийся в замершее сердце и не позволяющий оторвать голову заносчивому подонку. Я вошёл в гостиницу после взрыва, чувствуя, как съезжает крыша, как внутри бьётся в истерике откровенного ужаса Зверь. Мечется, оглушительно воя и бросаясь от одного тела к другому, раскидывая в стороны обломки здания. Оторванные женские ноги… руки… темные волосы… я не позволял нейтралам подходить к трупам женщин… и в то же время сам до жути боялся, разворачивая к себе останки их тел. Облазил руины гостиницы, сдерживаясь от желания убить их всех… всех тех тварей, равнодушно смотревших на мёртвых, валявшихся под нашими ногами. Ненависть. Я никогда… никогда не испытывал такую ненависть. Всепоглощающую. Необъятную. Раздирающую. Отравленную едким страхом всё же добиться своего. Искать и до безумия желать не нейти.

«— Ты чувствуешь её? не молчи, мать твою! Ты. Чувствуешь. Её?!»

Он тоже молчит. Сэми. Мой сын. Мой сын молчит, позволяя мне ощутить всё ту же ненависть. Но мне плеваааать. Пусть испытывает что угодно, но ответит мне. Скажет, что она жива. Что он спрятал её. Я умолял. Снова. И впервые я умолял кого-то, кроме неё.

Ни слова. Сдохни, Мокану. Вот что означает эта тишина. Сдохни. Только я не могу.

«Не могууу, малыш. не могу, веришь? Пока не узнаю, где ты… в каком ты из миров… я не могу отправиться туда, оставляя тебя здесь. Ответь мне, Марианна».

Который день подряд. Безумие и ярость. Безысходность и абсолютное безразличие ко всему, что сейчас творится вокруг. Позволяя окунуться себе в это безумие. День за днём, когда час длится грёбаную вечность. Задания сверху, кто-то другой делает за меня отчёты под страхом мучительной смерти. Что угодно, чтобы не видеть Курда. Что угодно, чтобы не возвращаться в место, откуда прозвучал приговор ей. Мне.

«Я не отпускал тебя, слышишь? Ты не имеешь права ослушаться меня!»

День за днём, круша стену за стеной, не оставляя и камня на камня от нашего с ней дома. Пустого… такого пустого без неё. К чему он мне сейчас?

«Просто отзовись… Отзовись, малыш. Тебе не спрятаться от меня. Я ещё не сдох… значит, и ты не могла умереть».

Я куплю для неё сотни таких домов. Пусть только отзовётся. Я построю самый большой на могиле Курда и буду вдыхать в себя агонию его смерти вечно. Пусть только ответит мне. Хотя бы раз.

«Не верь им… слышишь? Никому. Я люблю тебя. Люблю, малыш. Это наша пропасть. Сейчас твой черёд. Удержи меня. Не позволяй прыгнуть в неё. Отзовись!»

И сойти с ума по новому кругу… потому что отозвалась. Потому что в голове раздался её тихий, но такой пронзительный крик.

«Ниииик… Ник, где ты?»

Облегчение? Счастье? Вот такое оно? настоящее счастье? Нееет… это больше… Это гораздо больше. Вот она. настоящая причина жить. настоящая причина бороться дальше. Это возможность снова дышать, снова слышать собственное сердцебиение. Оголтелое, сумасшедшее от радости.

Слишком поздно, маленькая. Я уже на территории нейтралов. Нельзя… Долбаное «нельзя». Курд принёс свои притворные сожаления о твоей смерти… И пусть продолжает думать, что тебя больше нет. Пусть смакует свою победу. Для них для всех тебя нет. Это самая лучшая гарантия твоей безопасности.

Но ты со мной. Ты в моей голове. Позволить себе слабость… позволить себе сказать ей последние слова перед нам, как погрузить в Ад всё Братство. Перед нам, как она возненавидит меня так же, как Влад и Сэм.

«Я нейду тебя, малыш. Я нейду!»

Никогда Думитру не было так страшно, как тогда. Он и забыл за свою долгую, даже по меркам бессмертного, жизнь о том, что такое страх. Нет, периодически он чувствовал проблески этого унизительного для такого могущественного существа чувства, но это случалось очень редко. На его памяти всего пару раз, в один из которых проклятый выродок Воронов, возомнивший о себе невесть что, угрожал ему расправой, если его дочь с братцем подохнут в лесу. Тогда, к величайшему сожалению Курда, мятежный вершитель выжил вместе со своей шлюхой-женой. Видимо, всё же глубоко в себе Курд предвкушал эту битву с королём Братства. Предвкушал, как отомстит за презрение, которое испытывал сам к себе. нет, конечно, не придавая ему большего значения, чем оно заслуживало… но всё же он не мог простить этому семейству собственную трусость.

Но и тот страх годовалой давности не шёл ни в какое сравнение с ужасом, который испытал Глава нейтралитета всего пару месяцев назад, когда получил требование сверху явиться для серьезного разговора. Требование в виде резко взорвавшегося в черепе сгустка боли. Несмотря на все блоки, которые ставил себе Курд, обновляя их по поскольку раз в день. На подобное было способно только одно существо во всей Вселенной, и Думитру покрылся холодным потом, осознав, кто взывает к нему. Безмолвно посылая картинки прямо в мозг, так просто и изящно обходя барьеры, выставленные нейтралом, будто их и не существовало вовсе. При этом не причиняя тех мучений, которые должно нести подобное вторжение. Будто существу плевать на страдания, плевать на впечатление, которое он может произвести на подчинённого. Существо, которому нет нужды демонстрировать свою силу. Высший. Так звала их та горстка бессмертных, которая знала о них. Как на самом деле называется раса этих бестелесных особей, не мог знать никто, так как общались они только исключительно с Главой нейтралитета, пренебрегая даже Великим Собранием.