Марина Эльденберт - Цепи его души

Лишь оттуда я написала отцу.

Разумеется, он рвал и метал, обещал приехать и забрать меня, но к тому времени я уже носила тебя, Шарлотта. Конечно, я ответила, что никуда не поеду, а если он попытается увезти меня силой, я устрою ему скандал. После этого мы не общались больше трех лет. Больше трех лет — время, что я носила тебя и была рядом с Раулем, эти годы стали самыми счастливыми в моей жизни.

Мы жили в Лавуа, это такое чудесное место, которое невозможно описать словами. Поля аламьены и лаванды, море в нескольких часах езды, бескрайнее небо: днем синее-синее, а ночами усыпанное искрами звезд. Домик для нас Рауль построил своими руками. Разумеется, ему пришлось нанять рабочих в помощь, но многое он сделал сам. Он расписывал стены детской, и к твоему рождению у тебя уже была своя комната. Впрочем, когда ты только-только родилась, мы не оставляли тебя одну.

Колыбелька, а потом и твоя маленькая кроватка, стояла в нашей спальне, а твоя комната дожидалась, пока ты немного подрастешь. Но так и не дождалась.

Тебе было два с половиной года, когда в нашем доме случился пожар.

По версии полиции, это был поджог. Они говорили о том, что скорее всего ночью в дом забрались бродячие воры или нонаэряне, а потом подожгли его, чтобы скрыть следы. Как по мне, так брать у нас было нечего, кроме нас самих и картин Рауля, которые он собирался отвезти на продажу, но я снова пишу не о том.

В ту ночь мы немного посидели с тобой на крыльце, как и в предыдущие вечера, чтобы крепче спалось, а после уложили тебя и легли сами. Нас разбудила ты, отчаянным криком, и когда я распахнула глаза, все вокруг уже было объято огнем. Он был за дверью, за окнами, едкий дым пробирался в комнату, заставляя задыхаться. Я бросилась к тебе, подхватила на руки, а Рауль накинул на нас покрывало и вытолкнул через окно. Нам удалось выбраться, но когда я отняла тебя от груди, ты уже не дышала.

Твой отец использовал свою магию, все свои силы, чтобы ты жила.

Вокруг нашего сгоревшего дома осталось выжженное поле аламьены. Выжженное не смертоносным пламенем, а живой силой Рауля. Он вытянул все силы из цветов, чтобы вернуть тебя, Шарлотта, и отдал всего себя, чтобы ты могла жить.

Думаю, что было дальше, ты уже догадалась. Я осталась одна с тобой на руках, потерянная, растерянная, убитая горем. О случившемся написали отцу, и он приехал, чтобы забрать нас. Условием нашего возвращения стало то, что я должна назвать тебя своей воспитанницей и не говорить, что я когда-либо была замужем. Отец придумал историю, согласно которой я поправляла здоровье и отдыхала в Вэлее на побережье океана: так он говорил всем знакомым после моего побега. Вероятно, если бы я не вернулась, он объявил бы, что я умерла, но тогда мне было ни до чего.

Я не знала, куда идти и выбрала самый простой путь: приняла предложение отца. Так я вернулась в Фартон, в мир, к которому оказалась совсем не готова. Я думала, что смогу быть с тобой, ты будешь сыта и здорова, у тебя будет крыша над головой — и это самое главное. Как оказалось, не только. Каждый день видеть тебя рядом с собой и не иметь возможности назвать дочерью — это сводило меня с ума. Я была не готова к миру без Рауля, не готова к ненависти и презрению в глазах отца, поэтому когда в нашем доме появился виконт Фейбер, я посчитала это избавлением. Я согласилась выйти за него замуж, чтобы сбежать от отца, но все оказалось гораздо хуже.

Оказывается, пожилой граф де Кри искал меня, искал нас с тобой, чтобы сделать своими наследницами, но мой отец об этом умолчал. Он отказал ему, когда отец Рауля написал в Фартон, сказал, что в состоянии самостоятельно позаботиться о своей дочери, и что я не претендую на деньги их семьи. Я узнала об этом от второго мужа, спустя год, во время серьезной ссоры. К тому времени граф де Кри уже умер, а наследство полностью заполучил его старший сын.

Я не стану оправдываться, Шарлотта, я выживала как умела, а со временем утратила последнее, что связывало меня с Раулем: любовь к тебе. Сожалеть о сделанном уже поздно, но я хочу, чтобы ты помнила о своем отце. Хочу, чтобы ты знала, что в этом мире был человек, у которого хватило сердца и смелости за тебя умереть.

Ты унаследовала от него не только страсть к живописи и магию, в тебе бьется его сердце, Шарлотта. И смелость в тебе тоже от него.

Сохрани их.

И будь счастлива.

Я сидела, подтянув колени к груди и глядя на падающие за окном снежинки. На подоконнике в мастерской было вполне уютно, а большего мне сейчас было и не нужно. Только касаться босыми ногами босых ног Эрика (он сидел напротив меня) и смотреть на зарождающуюся метель. Погода в этом году, определенно, сошла с ума. Сколько я себя помню, таких резких и частых перемен не было никогда.

— Хочешь погулять?

Его вопрос прозвучал очень уж неожиданно.

— Но ведь сейчас ночь.

— Боишься ходить по улицам Дэрнса ночью?

— Нет, — сказала я и спустила ноги на пол. — С тобой не боюсь.

С ним я готова была гулять ночью где угодно, даже в районе, где жила раньше. Даже в самом злачном портовом, если, конечно, мне бы в голову пришла такая мысль. Я доверяла ему безоговорочно, и так же безоговорочно, должно быть, мой отец доверял леди Ребекке. Мог ли он подумать, что она от меня откажется? Я никогда не любила себя жалеть, но сейчас иначе не получалось. Не получалось не думать о счастье, которое было таким коротким и оборвалось в ночь пожара, не получалось не думать о том, что любое счастье можно разрушить.

Наверное, лучше мне было бы вовсе не появляться на свет.

— Шарлотта! — Эрик взял меня за плечи и заглянул в глаза. — Не уходи в себя.

— Я не в себя ухожу, — пожала плечами. — Я гулять собираюсь.

— Ты не виновата в том, что случилось.

Ну да, конечно.

Покорно кивнула и вывернулась из его рук, направляясь к дверям. Вопреки всему, с моих ресниц не сорвалось ни слезинки, хотя внутри творилось что-то невероятное. Творилось — после того, как я прочитала письмо, а сейчас начало затихать.

Наверное.

Оделись мы достаточно быстро, и так же быстро вышли на улицу. Валил густой снег, и от него вокруг становилось светло. Дэрнс, такой нелюдимый из-за холодов, мгновенно преобразился. Огней в окнах домов почти не было, зато был теплый свет фонарей, в котором снежинки казались вьющимися вокруг шаров пчелами. В эту минуту я отчетливо осознала, как соскучилась по лету. По яркой зелени, по дыханию свежести из распахнутых настежь окон мансарды, когда можно сидеть на подоконнике и смотреть на розово-сиреневые лоскуты заката в вечернем небе. Этим летом я размышляла о том, удастся ли мне, и как скоро, скопить сбережений, чтобы поехать к морю, а теперь…