Александра Монир - Подозрение

Открыть её или нет? Знаю, что делать этого не стоит — она расценила бы это как вторжение в личную жизнь. Но у меня не будет другой возможности узнать, какой была моя кузина. Её вещи — всё, что у меня есть.

Дрожащими руками я открываю коробку и, обнаружив такую же, как у меня, стопку школьных фотографий и табелей, с огорчением понимаю, что её содержимое тоже давно не обновлялось. Видимо, у дедушки, или кто там этим занимался, не хватило духу продолжить своё дело после пожара. Единственное, чем отличается её коробка — наличие пачки счетов, верхний из которых датирован 2007 годом.

«ПОДГОТОВИТЕЛЬНАЯ ШКОЛА ПОРТ РЕГИС.

ЧЕЛТНЕМСКИЙ ДЕТСКИЙ КЛУБ ВЕРХОВОЙ ЕЗДЫ.

Д-Р АРЧИБАЛЬД ГЕРОН, ПОВЕДЕНЧЕСКИЙ ДЕТСКО-ПОДРОСТКОВЫЙ ПСИХОТЕРАПЕВТ»

— Психотерапевт ? — озадаченно перечитываю вслух.

Я подставляю счёт под луч фонарика. В конце концов, в таком мраке я запросто могла что-то напутать. Хотя нет. Вот она дата, напечатанная жирным шрифтом. Счёт был выписан за месяц до пожара в июне 2007-го. Внизу надпись неразборчивым почерком: «Всё ещё страдает галлюцинациями и раздражительностью. Пациентке рекомендуются более частые посещения» .

Я потрясённо выпускаю бумаги из рук. Периодические вспышки гнева у Люсии я помню, но галлюцинации? Если это правда, то как ей удавалось так хорошо скрывать свои проблемы?

Вдруг на душе становится гадко, словно я зашла слишком далеко. Я ведь сама посещала сеансы психотерапии и прекрасно знаю, что они должны оставаться конфиденциальными. И вот она я — копаюсь в медицинских записях о кузине. Я возвращаю счёт на место и плотно закрываю коробку.

«Призраки никуда не уходят…»

Вспомнив слова Мэйси, я чуть не подпрыгиваю. Если есть хоть небольшая вероятность того, что она права, и Люсия действительно за нами наблюдает… то она только что видела, как я роюсь в её личных вещах.

Содрогнувшись при этой мысли, я хватаю страницы с папиной статьёй и со всех ног удираю из башни. Но спускаясь по длинной лестнице, задаюсь всё новыми и новыми вопросами.

До пожара у Люсии было всё. Дома её обожали, ей потворствовали, она была популярной в школе, в любой обстановке — невозмутимой и уверенной в себе, умудрялась достойно выйти из любой неловкой ситуации. Так откуда же взяться этим предполагаемым психическим и поведенческим проблемам? Почему и как ей удавалось сохранять это в секрете?

Становится очевидно, что наша детская дружба, которая так много для меня значила, не была такой уж искренней, как я считала. И я уже сомневаюсь, а знала ли я вообще Люсию настоящую?

Мне не терпится показать папину статью Себастьяну, но сначала я обязана посвятить целый день обязанностям герцогини. После завтрака мы Оскаром и миссис Малгрейв долго обсуждаем ежегодное Рокфордское Шоу Фейерверков. Естественно, они всё давно спланировали сами, а меня пригласили только, чтобы ввести в курс дела, но присутствие Оскара несказанно меня успокаивает — от одной только мысли, что всё это время я могла провести наедине с миссис Малгрейв, по телу пробегает дрожь.

Перед очередной встречей с Джеммой я успеваю связаться по Skype с Марино, общение с которыми для меня как глоток свежего воздуха. Я с облегчением замечаю, что Кэрол и Кит уже не такие угрюмые, а Зои в своём репертуаре болтает без умолку. Они засыпают меня вопросами, и, изложив существенно подправленную версию событий с матча по поло и ужина у Стенхоупов, я осознаю, как много всего приходиться утаивать.

После просмотра вместе с Джеммой моего «Летнего Календаря Мероприятий» и очередного урока этикета с Бейзилом Кроуфордом я наконец-то свободна.

Взволнованно отыскивая номер Себастьяна, я тщательно обдумываю текст сообщения и в итоге пишу просто: «Привет. Не передумал насчёт Лабиринта? Имоджен».

Уставившись на телефон в ожидании ответа, я начинаю понимать смысл выражения «сидеть как на иголках». Я пытаюсь занять себя чтением, глупой игрой на iPad, но всё равно не могу отвлечься от не-издающего-ни-звука телефона. И только уже почти отчаявшись, наконец слышу сигнал.

«Прости, был на тренировке. Подъехать сейчас?»

С замиранием сердца я отправляю слово: «Да».

Я стою у входа в Лабиринт со стенами из живой изгороди, футов десяти в высоту. В последний раз я была здесь вместе с отцом много лет назад и сейчас на какой-то миг теряюсь во времени. Ничего не изменилось. Можно подумать, что мне снова десять лет, и в любую минуту из-за угла покажется папа.

— Имоджен.

Я цепенею. Неужели и правда вернулась в прошлое? Неужели это он? Но обернувшись, вижу приближающего Себастьяна и испытываю весьма спутанные чувства: мое сердце одновременно болит и радуется. Не его я так надеялась сейчас увидеть — тот человек никогда не вернётся. Но при виде Себастьяна на моих губах расцветает улыбка, а в животе начинают порхать бабочки… и я понимаю, что чувства к нему — единственное, что проходит через всю мою жизнь от самого детства. Так как же они, пусть даже не взаимные, могут быть неправильными, напрасными, если связывают меня с собой прежней?

— Ты в порядке? — спрашивает Себастьян, подойдя поближе.

— Просто вспомнила о родителях, — признаюсь я, — в последний раз я была здесь… в тот день. С папой.

Себастьян смотрит на меня с сочувствием.

— Это действительно тяжело, — он замолкает, — ты хорошо их помнишь?

— Да, жаль только, что почти все воспоминания относятся к тому последнему дню… наверное, потому что я часто вижу его во сне.

Себастьян в успокоительном жесте кладет руку на моё плечо, и мне ещё больше хочется ему довериться.

— Это повторяется каждые несколько недель. Сон начинается невинно, даже дарит мне ложное чувство счастья. И хотя в итоге он всегда обращается кошмаром, и я просыпаюсь в холодном поту, всё равно не хочу, чтобы он перестал мне сниться. Потому что благодаря ему наш последний разговор с папой я знаю наизусть. Потому что благодаря ему я помню лица родителей и их улыбки. Этот кошмар не даёт мне их забыть.

— Джинни.

Вдруг я чувствую прикосновение тёплых сильных рук Себастьяна и оказываюсь в его объятиях. Спрятав голову на его груди, я наслаждаюсь нашей близостью. Знаю, это дружеские утешительные объятия и не более. Но сейчас это всё, что мне нужно.

Внезапно перед глазами отчётливо возникает образ Люсии, и я виновато отодвигаюсь от Себастьяна.

— Прости. Это я должна сейчас тебя утешать. Ведь здесь… в этом месте она… — я запинаюсь, чтобы не произнести последнее слово: умерла , — для тебя это, видимо, ещё труднее.

Себастьян угрюмо отводит взгляд.

— Не хочу об этом говорить. Я же сказал, что справлюсь. Не беспокойся

Я окидываю его взглядом, прикусив губу.

— Хорошо. Если ты в этом уверен… Я хочу показать тебе кое-что.