Александра Монир - Подозрение

Сгорая от любопытства, я опускаю взгляд, и папа, заметив признаки недовольства, берёт меня за руку.

— Однажды это тебе действительно понадобится. Ты сама поймешь, когда этот день наступит, — говорит он и смотрит мне прямо в глаза, — если меня не будет рядом… просто помни о гортензиях. Когда увидишь их, значит, ты у цели.

Я окидываю папу подозрительным взглядом. Он что, с ума сошел?

— Что ты имеешь в виду? Почему ты сам не сможешь мне показать?

Папино лицо принимает задорно-игривое выражение.

— Потому что я твой страшно важный и занятый работой папа, вот почему! А теперь давай, кто первый домой.

Тревога постепенно исчезает, и я довольно улыбаюсь, услышав:

— На старт… внимание… марш…

Позапрошлым летом Люсия уговорила родителей отпустить нас на пижамную вечеринку в рокфордский эллинг. Вроде бы и ночевка под звездами, и в то же время, есть где укрыться от капризов непредсказуемой английской погоды. После того как ночной сторож пообещал охранять нас снаружи, родители согласились, и мы с Люсией провели незабываемый вечер, полакомившись пирогом с патокой от миссис Финдли за просмотром любимого фильма «Гарри Поттер и узник Азкабана» под аккомпанемент дождевых капель. С тех пор летняя пижамная вечеринка стала для нас традиционной, но сегодня меня удивило, что Люсия о ней заговорила. Увидев, как она смотрела на Себастьяна и как держала его за руку, я решила, что она уже переросла и меня, и наши детские ритуалы. Но, видимо, я ошибалась. И вот мы шагаем через Южную поляну в сторону лодочного домика. У Люсии в руках закрытый поднос с пирогом от миссис Финдли, а я освещаю путь карманным фонариком.

Люсия отпирает застеклённую дверь, и мы входим в просторную комнату, полностью оформленную в бело-голубых тонах. В голубых вазах стоят белые цветы, на белых диванах разложены голубые подушки, даже пол выложен плиткой двух цветов: кремовой и синей. Это самая простенькая комната во всём Рокфорде, здесь мы с Люсией можем играть и есть, не опасаясь разбить какой-нибудь бесценный раритет или пролить газировку на античное полотно. Но вместо того чтобы, как обычно, получать удовольствие, я напрягаюсь каждый раз, когда Люсия открывает рот, опасаясь, что она заговорит о том, о чём мне бы говорить не хотелось: о них с Себастьяном или того хуже — о кентерберийском колокольчике. К счастью, ни о чём таком она и не упоминает, а включает «Узника Азкабана», и я облегчённо вздыхаю.

Завернувшись в спальные мешки, мы располагаемся на диванчиках перед телевизором. Под конец фильма, когда я уже начинаю клевать носом, Люсия мягко спрашивает:

— Ты ведь не расстроилась из-за нас с Себастьяном… правда?

Я резко открываю глаза. Нас с Себастьяном . От одной этой фразы меня передёргивает, но я вынуждена соврать.

— Нет, — однако же я не могу не спросить, — так он теперь твой парень?

Она утвердительно кивает.

— Кажется, да.

Повернувшись на бок, я подтягиваю коленки к груди. Мне больно это слышать, но крайне нужно узнать больше.

— И вы уже… целовались?

— Чмокнулись. И это было приятнее, чем я ожидала, — хихикает она, — Имоджен, я так рада, что ты не против. Знаю, Себастьян тебе нравится, но по возрасту мы с ним больше подходим друг другу, понимаешь? А может, вы с Тео тоже начнёте встречаться, когда повзрослеете, и мы устроим двойное свидание! Было бы замечательно, да?

Я открываю рот, чтобы сказать ей, что всегда чувствовала себя старше своих лет и что тоже подхожу Себастьяну. Но не решаюсь. И Люсия продолжает щебетать, не замечая слёз на моих щеках. Благо, в темноте не видно моего лица.

Я просыпаюсь среди ночи под оглушительный вой сирен. В домик проникает едкий запах дыма, и я, лихорадочно вскочив, поворачиваюсь к Люсии, но её спальный мешок пуст. Где же она?

Я соскакиваю с дивана ни живая ни мёртвая. Трясущимися пальцами пытаюсь включить светильник, но безуспешно. Ступая на ощупь, с вытянутыми вперед руками, я натыкаюсь на тахту.

Вдруг дверь открывается, и на пороге появляется моя кузина в ореоле яркого света. Пижама в грязи, лицо мокрое то ли от слёз, то ли от пота — непонятно.

— Имоджен. Слава Богу, ты в порядке, — говорит, запыхавшись, Люсия, — там такое творится.

— Что случилось? — спрашиваю я. — Где ты была?

Но Люсия не отвечает. Она берёт меня за руку и молча ведет к двери. На улице полно народу, и все смотрят на объятый огнём Тенистый Сад и расползающиеся языки пламени, уже почти достигающие Лабиринта.

«В Лабиринте кое-что спрятано».

Вспомнив папины слова, я отпускаю руку Люсии и бегу к огню, не обращая внимания на её крики.

— Имоджен, стой!

Меня перехватывает и поднимает на руки лорд Стенхоуп в нелепом бархатном халате и домашних тапочках. Я суматошно оглядываюсь вокруг, и не могу поверить в реальность происходящего, настолько далекого от идиллии вчерашнего пикника.

На газон въезжают пожарные машины. Оскар и миссис Малгрейв раздают указания. Леди Стенхоуп на задней террасе в окружении растерянных слуг, одетых в пижамы, рыдает в истерике, сжимая в объятиях Себастьяна и Тео. Мэйси дрожит от шока, вцепившись в ручки дедушкиной инвалидной коляски. Я не могу отыскать взглядом только тётю и дядю. И своих родителей.

Пожарные выскакивают из машины и прокладывают путь в сад. Лорд Стенхоуп прикрывает мои глаза рукой.

— Не смотри, Имоджен.

Но я должна. Я отвожу его руку от своего лица и в немом ужасе наблюдаю, как пожарные выносят из Тенистого Сада четверо носилок — тела, накрытые простынями. Обмякшая рука свисает из-под одной из них, и я яростно качаю головой, увидев серебряную цепочку, украшающую бледное запястье. Это браслет, который я выбрала для мамы на её последний день рождения.

В ушах стоит отчаянный вопль. И я сначала даже не осознаю, что это кричу я сама. Я руками и ногами отбиваюсь от лорда Стенхоупа и наконец вырываюсь из его хватки. Слезы застилают глаза, и я бегу вслепую, но Люсии каким-то образом удаётся меня поймать. Тело сотрясают рыдания, но кузина продолжает крепко сжимать меня в объятиях. Я слышу, как она плачет, и это больно ранит моё и так уже разбитое сердце.

— Теперь только мы остались друг у друга, — шепчет она мне на ухо, и слёзы стекают по её щекам.

Я сжимаю её руку, а внутри всё переворачивается от невыносимой боли. И вдруг в руках возникает пугающе знакомое жжение. Отпрянув от Люсии, я едва сдерживаю крик — на моих ладонях искрятся и полыхают огненно-красные линии. Я в панике сжимаю руки в кулаки, но искры взмывают в воздух и сливаются в единое пламя, охватившее пространство между нами. И это пламя жутким светом озаряет не только испуганные глаза Люсии, но даже родинку на её запястье.

— Что это? — Люсия смотрит на меня потрясённо. — Как… Как ты это сделала?