Анна Грэм - Зверь

Фишер набрал в шприц обезболивающего. В комнате повис резкий запах антисептика, когда он тщательно обработал сгиб её локтя, чтобы сделать укол.

— Завтра лес прочёсывать надо, — устало произнесла она, с досадой понимая, что пролетает с рейдом по собственной неосторожности.

— Забудьте пока об этом, — Фишер бросил шприц в урну, следом стянул резиновые перчатки и направился к секретеру. — Вот, послушайте совета старика.

Он достал из ящика четыре свечи и две коробки длинных спичек.

— Здесь частенько бывают перебои с электричеством, так что старый, средневековый способ осветить жилище — наше всё. Положите их в глубокую посуду, чтобы не упали, расставьте их по углам и держите огонь всегда при себе, — он положил свечи в бумажный свёрток и протянул Эллен. — Хотите чаю?

— Спасибо, — ответила она, поблагодарив его сразу и за свечи, и за чай.

Бишоп вернулся быстрее, чем она ожидала. Обезболивающее подействовало, и Эллен, едва расслабившись, снова подобралась до последней жилки. Выслушав фельдшера, Адам подошёл к ней и снова бережно взял её на руки.

— Идём ко мне и без возражений, — твёрдо сказал он, как только они оказались на улице.

Барр хотела с ним поспорить, ведь она почти в порядке, и даже может ходить, прихрамывая; ей не требовался ни особый уход, ни постельный режим, но она не находила слов.

Это его «без возражений» было для неё ново. С ней никто и никогда так не обращался. Никто и никогда всецело не брал за неё ответственность и никогда не смел оспаривать её решения, даже если втайне она этого желала. Как же ей хотелось, чтобы Трэвис прекратил соглашаться на все её условия, перестал терпеть её заморочки, интрижки и эти «давай расстанемся на время, мне сейчас не до отношений». Чтобы он послал её, наконец, к черту. Она бы зауважала его за то, что у него есть гордость.

Таким, как Бишоп, она не сумела бы пренебречь, не сумела бы остаться независимой, не сумела бы сделать ни шагу, не обсудив этот шаг с ним и наверняка превратилась бы в глупую, толстую домохозяйку, которых ненавидела всеми фибрами души — она считала их пустым биомусором, променявшим разум на эмоции. Встретив такого, как Бишоп, в своей привычной среде, наверняка ступила бы на тот же путь. Хорошо, что она такого не встретила. Хорошо, что рано или поздно она уедет.

После их вечерней прогулки и откровенного разговора, который так некстати оборвала потасовка с Марти, прошло чуть больше суток, но казалось, минула целая вечность — так много всего случилось. Эллен беспомощно тонула в круговороте мыслей, теорий, подозрений и страхов, а сейчас, рядом с Бишопом, в голове воцарился штиль. Всё можно было свалить на хорошее обезболивающее с эффектом успокоительного, но это стало бы очередным враньём самой себе. Враньё это уже до чёртиков надоело. Надоело убеждать себя, что всё под контролем. Эллен была так близко к его телу, так отчётливо ощущала кожей его горячие ладони даже сквозь одежду, что желание стало причинять ей почти физическую боль. Казалось, что если она не заговорит, не собьёт это дикое напряжение, то вспыхнет и сгорит, как спичка.

— Что произошло на этот раз?

— На этот раз обрыв. Придётся заняться этим, как только рассветёт.

Бишоп внёс её в свой дом, помог преодолеть крутую лестницу и аккуратно усадил на диван перед потухшим камином. Свет здесь горел бесперебойно — Адам давно позаботился о том, чтобы вечные сбои не касались его жилища.

— И долго я здесь буду? — Барр обвела глазами до боли знакомую обстановку, сжавшись в комок в уголке.

— Пока нет света. У меня бензогенератор. Или тебе хочется продолжать собирать углы у себя? — он улыбнулся ей. Присев на корточки, Адам забросил в камин поленьев.

Эллен опустила глаза. Ей нечего было ответить. Бродить призраком по дому в полной темноте было ничуть не хуже, чем обжигать сетчатку, глядя на Бишопа, сияющего в своей безупречности, словно солнце. Он разжёг огонь и поднялся, отряхивая руки от мелких щепок и пыли.

— Ты всё ещё мне не доверяешь, да?

Видимо, Барр умело скрывала свои чувства за маской настороженной отстранённости. Хорошо, что за ней Адам не видел, какая буря металась у неё внутри в его присутствии. Ему незачем этого знать.

— Если бы я хотел причинить тебе вред, давно бы сделал это, — он лукаво прищурился, старательно сдерживая улыбку за маской напускной суровости.

Близкий физический контакт, казалось, стёр последние условности и незаметно для обоих перевёл их на «ты». Стало проще и сложнее одновременно. Адам стал ещё ближе, ещё привлекательнее и значимее. Между ними стремительно рушились все преграды, и где-то на уровне подсознания Эллен понимала, что сдать назад уже не получится. Если Бишоп сделает ещё хотя бы полшага к ей навстречу, она бросится к нему в объятия, и гори всё синим пламенем.

— Очень обнадёживающе. Ты меня успокоил, спасибо сердечное, — в тон ему ответила Барр не сумев сдержать улыбки. — А вообще, я бы в душ сходила и спать.

Барр смотрела на дверь в ванную, как на баррикаду, за которой можно скрыться хотя бы на время. Холодный душ мог бы спасти положение и остудить жар, который, казалось, вот-вот расплавит ей кости.

— Не сочти за дерзость, но если тебе нужно переодеться, могу дать что-нибудь своё. Или могу сходить к тебе и забрать твои вещи.

— Нет-нет. Не беспокойся, не нужно никуда идти, — ей не хотелось нагружать его новыми заботами. Эллен поднялась с дивана, стараясь не наступать на поврежденную ногу. Неловко прыгая на здоровой ноге и цепляясь за стены и мебель, она поплелась в сторону ванной. — Боюсь, что я вырублюсь ещё до того, как ты вернёшься. Полотенце и футболка меня устроят.

Бишоп подхватил её под локоть, подставил ей плечо и аккуратно взял за талию.

— Всё не так страшно, я вполне могу ходить сама. И душ тоже смогу принять сама.

С языка против воли сорвалась фраза с подтекстом, заставив её ужаснуться самой себе. Барр с улыбкой отстранилась, иначе инстинкты грозились затмить остатки разума — она готова была вцепиться в Бишопа и содрать с него одежду, если он не уберёт от неё руки. Адам, как назло, не спешил этого делать. Ровно на секунду, когда Эллен украдкой, снизу вверх посмотрела ему в глаза, где-то в глубине его зрачка она увидела отражение собственных терзаний. Она не была в этом уверена. Эллен не была уверена в том, что Бишоп, ровно, как и она, готов был сорваться. Она могла лишь слепо верить интуиции.

Адам был голоден до женской ласки, и, наверное, Эллен Барр — единственная за долгие годы, кого он подпустил к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Это пугало и одновременно льстило. От ощущения, что она имеет над ним власть, где-то внизу живота скручивался тугой ком. Возбуждение нарастало, нервы звенели натянутыми струнами, кожа под его ладонями пылала. Никогда и ни с кем она не испытывала ничего подобного. Всего лишь пара прикосновений и взглядов — и она напрочь забыла о брате, о машине, о той необъяснимой чертовщине, с которой её угораздило столкнуться. Эллен неумолимо теряла рассудок. Она хотела Бишопа так, как никогда в жизни.