Лоис Буджолд - Союз капитана Форпатрила

Саймон спрятал усмешку и, в свою очередь, дал некоторые пояснения майору:

– Я особо не увлекался балетом, пока не вышел в отставку. Видите ли, у леди Форпатрил своя ложа в Форбарр-Султан-холле. И она столь любезна, что часто меня приглашает. Для меня это самое настоящее изучение искусства. Прежде у меня никогда не хватало на это времени. Хоть и говорится, что старого пса новым трюкам не обучишь, но как знать, как знать…

– Хм, что ж… Если они с вами, сэр… – Майору явно стоило немалых усилий не откозырять бывшему шефу, а только кивнуть на прощание. Он перебежал проезжую часть, лавируя между машинами, и скрылся в воротах.

Айвен уселся на скамейку рядом с Саймоном, тот отследил отступление майора с легкой усмешкой.

– Уже пятый. Выбегают проверить, что тут такое, – сказал Саймон. – Этот – майор. Чины все растут.

– Да ну? – подал Айвен вполне нейтральную реплику.

Звезда отделилась от группы: эти ее струящиеся по спине длинные волосы, зеленые глаза, балетное трико… Она опять передвинула яркие жезлы. Музыка заиграла вновь, на сей раз в более медленном ритме. Драгоценности сверкали и кружились, чередуя танцевальные па с элементами акробатики, – захватывающе, просто глаз не отвести. Гагат повторил свой потрясающий каскад сальто по другой диагонали лужайки.

Саймон помолчал и задумчиво произнес:

– Я всегда считал, что это более чем смешно: сидеть в таком здании сотрудникам, чей символ, – он коснулся ворота своей штатской рубашки, где не было Глаза Гора, – декларирует на всю Империю, что «ты все видишь, все знаешь». При том, что тут нет даже треклятых окон, из которых можно хотя бы выглянуть наружу и посмотреть, что творится у тебя под носом.

Айвен обернулся на фасад громадного знания.

– Видимо, тогда их больше беспокоило, что окна могут вылететь. У них ведь есть электронные устройства слежения.

Что техноглаза здесь есть, вообще-то, не было столь уж очевидно – над зубчатой кромкой крыши виднелись лишь несколько антенн и принимающих тарелок.

– Более чем достаточно. Все равно как работать на космическом корабле из гранита. Полностью герметичном.

– Хм… – Айвен замялся, подбирая наиболее удачную формулировку. – Так сколько будет продолжаться этот парад обеспокоенных офицеров? В каком звании должен быть тот, кто наконец-то выйдет и скажет: «Какого черта, Саймон?»

– Мне и самому было бы интересно это выяснить.

Звезда передвинула свои маркеры. Четверо Драгоценностей начали танец по другой схеме.

Саймон задумался:

– Скажем так… тех, кто начал бы с этих слов, полдюжины. Но у них сегодня тоже выходной, или они в отъезде. Не совсем честная игра? Так ведь получается, что почти все нечестная игра. Как ни посмотри.

Осмыслив услышанное, Айвен задал вопрос:

– Так «какого черта, Саймон»?

Саймон загадочно улыбнулся.

– Теперь семь. А ты сам не видишь?

– Нет.

– Вот и они тоже. – Он посмотрел на здание через улицу. – Окон нет, как видишь. Уверен, у нас все еще где-то там найдутся аналитики, которые специализируются на искусстве, но этих бедняг небось держат в клетке в подвале. Ну тогда смотри дальше.

Драгоценности исполнили еще один номер, на этот раз более продолжительный. Айвен поднялся со скамейки, подошел к одному из жезлов с помпонами и выдернул его из земли, чтобы рассмотреть. Вещица оказалась не слишком тяжелой, ее поверхность покрывали цветные спирали, точно у леденца. На конце жезла был металлический наконечник. Сняв его, Айвен вгляделся в срез стержня – несплошной, темный. Звезда, недовольно нахмурясь, отобрала у него жезл, резко встряхнула и воткнула обратно.

– Не сбивай нашу разметку сцены, – раздраженно проговорила она. – Кто-нибудь может пострадать.

Трудно сказать наверняка, но Айвену показалось, что полоски на жезле другие, чем были раньше. Он опять присоединился к Саймону.

В этот раз музыка представляла собой нечто среднее между бодрым маршем и повторяющимся стенанием, эти звуки напоминали скорбные стоны, когда женщины провожают из города героических добровольцев. Гагат изобразил еще одну энергичную череду кульбитов. Снова.

Интересно… И чем же Гагат так уж отличается от остальных? Непохоже, чтобы он был более спортивный, чем Риш или прочие. Почему такие же сальто не исполняют они?

И Айвен невольно произнес вслух:

– Гагат – самый тяжелый.

Саймон покосился на него с многозначительной улыбочкой.

Опять зазвучала музыка. Риш раздала трем Драгоценностям-женщинам подвязки с колокольцами, которые крепятся на щиколотку. Айвен уже видел такие на ней и Тедж. Они начали новый танец – или фрагмент танца, вроде бы они оттачивали только определенные движения, а не всю композицию. Теперь музыка веселая, опять другой темп – или частота?

Гагат опять повторил свой выход, быстро отталкиваясь, он каждый раз с глухим стуком ударял ногами о землю.

Айвен заморгал. И выпалил:

– Акустическое картографирование.

Саймон чуть ли не расплылся в улыбке:

– Знаешь, Айвен, в оперативном отделе ты только попусту тратишь время. Я все больше в этом убеждаюсь. Но, должен признаться, не на раннем этапе твоей карьеры. – Он поморщился, припомнив что-то малоприятное. Айвен не стал уточнять, что именно.

– А я так не думаю. И что важнее, адмирал Деплен тоже. Я счастлив в оперативном отделе.

– Что ж, так оно и есть. И твоя мать счастлива, что ты здесь… э-э, в относительной безопасности.

– Наш отдел уже многие годы никто и не думает взрывать. Как всегда, прежде всего к вашим ребяткам заявятся.

– Одна из многих функций СБ на службе обществу – живой щит для таких, как вы. И что, кто-то сказал «спасибо»?

Айвен понятия не имел. Когда его коллеги читали эсбэшные доклады, их комментарии в основном были нецензурными, но, может быть, просто в силу привычки.

– Разве кто-то пытался в последнее время разбомбить Генштаб? – поинтересовался Айвен. – Или вообще когда-нибудь? С тех самых пор, как было построено новое знание, после того как прежнее было уничтожено во время мятежа Фордариана.

Саймон зябко поежился:

– Я не могу сейчас припомнить подробностей. А в некоторых случаях и самого главного.

Айвен уже некоторое время подозревал, что для Саймона Иллиана «Я не помню» – удобный ответ на любой вопрос, на который он не хочет отвечать. Почти всегда это признание отпугивало собеседника.

Айвен понемногу стал уже привыкать к нему, как-то по-домашнему. Узнал все эти мелкие уловки: выражение, интонация, припоминание, – все это помогало Саймону сохранять достоинство. А от него и так мало что осталось во время этой истории с поломкой чипа. Айвен, можно сказать, был тому свидетелем и предпочел бы никогда не вспоминать. И тем не менее этот самый шпионский шпион не знал себе равных по изворотливости и пронырливости. Что бы там Саймон ни забыл, Айвен никогда не верил, что тот мог забыть все.